По этому же принципу не фиксируются мизансцены, за исключением самых важных, помогающих актеру или необходимых автору. Конечно, такую свободу можно давать без риска только актеру, верно и до конца воспитанному в этой технике, иначе могут происходить весьма конфузные сюрпризы. И у нас такие сюрпризы бывают, как, например, было с этой злосчастной щеткой, забытой невнимательным реквизитором на сцене. Представьте себе: в таком трепетном моменте последнего объяснения с Торвальдом, Нора, сама не замечая, берет в руки эту нелепую и совсем некстати подвернувшуюся щетку и ведет сцену, теребя этот неподходящий предмет. Критик не преминул отнести этот случай к "заумным выдумкам" режиссера, а режиссер в это время сидел и ругал про себя неряху-реквизитора.

К вопросу о национальном театре я подхожу с большой осторожностью. Сначала, мне кажется, надо пробудить и развить актерское существо этих людей, а потом уже и пускаться в поиски стиля.

Однако, если подумать, что это такое: стиль такого-то театра? Может быть просто его душевная техника, да его малая и большая многогранность. Понятное дело, что финские пьесы финский театр должен играть по-фински, а не по-русски. Если он будет их играть не по-фински, и не согласно с автором, то это совсем не будет финский стиль, а просто безграмотный спектакль. Только так же, если испанскую вещь финский театр будет играть со своей скандинавской сдержанностью, то это будет, может быть, и занятно, но совсем не художественно. Лучше бы и не брался. У каждого спектакля должен быть свой стиль. Театр это ведь не кулинария: судак по-польски, щука по-еврейски... Гюго по-фински, "Гроза" по-итальянски...

В заключение приведем еще одну запись из архива Н.В. Демидова:

"Бальзак по двенадцать раз переписывал свои произведения. Леонардо да Винчи семнадцать лет писал Джиоконду.

По тем или иным причинам и условиям, человек большей частью, рано или поздно устает бороться и сдает свои первоначальные позиции. А результат: недоделка, нечто среднее и даром потраченная жизнь.

Только единицы до конца дней своих не теряют из вида первоначального, блеснувшего в далекой тьме идеала, видят его все более совершенным и все более высоким - но из великих художников нет ни одного, кто не был бы такой единицей.

Это качество - стойкость и настойчивость в достижении идеала - первое, какое надо было бы воспитывать в учениках всех наших школ искусства. Ведь все талантливые, многообещающие неудачники. Все "несостоявшиеся гении" именно на этом и срезаются: все есть, нет только этой стойкости, упорства, непреклонности.

Второе необходимое качество: ясное видение своего идеала. Это он заставляет по 12-ти раз переписывать свое произведение, и по десяткам лет сидеть над одной картиной".