Было необычайно трудно отделить фантазии от того, что считалось реальным. Постаравшись как следует, я мог бы, на-

16

верное, удержать действительность в рамках реального, но вот, например, привидения и духи. Что с ними делать? А сказ­ки — они реальны? Бог и ангелы? Иисус Христос? Адам и Ева? Всемирный потоп? И как обстояло дело в действитель­ности с Авраамом и Исааком? Собирался ли он и вправду пе­ререзать горло сыну? Распаленный, я вглядывался в гравюру Доре, воображая себя Исааком: это — реальность, отец собира­ется перерезать горло Ингмару, может случиться, что Ангел запоздает. Тогда они все зарыдают. Хлещет кровь. Ингмар сла­бо улыбается. Действительность. А потом появился кинематограф.

До Рождества оставалось еще две-три недели. Одетый в ливрею шофер беспредельно богатой тети Анны, господин Янссон, уже доставил множество подарков, по традиции сло­женных в специальную корзину, стоявшую в чуланчике под лестницей, ведущей на второй этаж. Мое нетерпеливое любо­пытство особенно вызвал один пакет: коричневый, прямо­угольной формы, на котором было написано «Форснерс». «Форснерс» называлась фотофирма на Хамнсгатсбаккен. И там продавались не только фотоаппараты, но и настоящие ки­нопроекторы.

Больше всего на свете мне хотелось обладать кинопроек­тором. Год назад я впервые побывал в кино, смотрел фильм про лошадь, по-моему, он назывался «Красавчик вороной» и был сделан по известной детской книге. Фильм шел в киноте­атре «Споре», мы сидели в первом ряду на балконе. Это был началом. Меня одолела лихорадка, которая так никогда и не прошла. Беззвучные тени поворачивают ко мне свои бледные лица и неслышно говорят, обращаясь к самому заветному во мне. Миновало шестьдесят лет, ничего не изменилось, меня по-прежнему бьет лихорадка.

Как-то позднее, осенью, я был в гостях у своего школьно­го товарища. У него был кинопроектор и несколько фильмов, и он счел своим долгом устроить нам с Типпан киносеанс. Мне разрешили крутить ручку, пока хозяин флиртовал с Типпан.

Рождественские праздники были заполнены множеством увеселений. Мать твердой рукой осуществляла режиссуру. Для проведения этой оргии гостеприимства, застолий, приез­жающих родственников, рождественских подарков и церков­ных ритуалов требовалась, вероятно, значительная организа­ционная работа.

17

Сочельник в нашей семье проходил довольно спокойно — рождественская служба в пять часов в церкви, оживленное, но сдержанное застолье, потом зажигали елку, читали рождест­венское евангелие и рано ложились спать, так как надо было вставать к заутрене, которая в те времена действительно начи­налась ранним утром. Подарки в Сочельник не раздавали, но настроение было радостное в предвкушении празднеств, пред­стоявших на Рождество. После заутрени со свечами и звуками труб приступали к рождественскому завтраку. Отец к тому времени, покончив со своими профессиональными обязаннос­тями, снимал пасторский сюртук и переодевался в домашнюю куртку. Он был в самом веселом расположении духа, произно­сил импровизированную речь в стихах, чокался с гостями, пил водку, пародировал братьев-священников, веселил присутст­вующих. Я иногда вспоминаю его веселую беспечность, безза­ботность, нежность, дружелюбие, его задор — все то, что с та­кой легкостью заслонилось его мрачностью, тяжелым характером, жестокостью, холодностью. Наверно, вспоминая отца, я часто бываю несправедлив к нему.