Контраст этой слегка ветхой красоте составлял исполнен­ный юмора экспрессионизм немецкого толка Йон-Анда**: «Кармен», «Сказки Гофмана», «Отелло».

Осветительная аппаратура — непостижимый антиквариат 1908 года — находилась в руках благородного старика, которо­го величали Пожарных дел мастером, и его сына, немного­словного юнца средних лет. Работали они в узком, напоминав­шем коридор помещении слева от сцены и наблюдать за происходящим практически не могли.

В балетном зале, грязном помещении с отвратительной вентиляцией, где гуляли сквозняки, пол имел такой же уклон, что и на сцене. Артистические уборные, расположенные на уровне сцены, были просторны, снабжены окнами, но чем вы­ше, тем непригляднее они становились, санитарные условия ограничены до крайности.

Солидная рабочая сила строила, разбирала, грузила, транспортировала, разгружала декорации. Вообще, все это сплошная мистика. Современные электронные изыски с авто-

* Диктор Мабузе — герой фильмов знаменитого немецкого режиссера Ф. Ланга «Доктор Мабузе — игрок» (1922; в советском прокате — «Позоло­ченная гниль»), «Завещание доктора Мабузе» (1933), «Тысяча глаз докто­ра Мабузе» (1960). Бандит-безумец, одержимый манией величия.

** Ион-Анд, Йон (1889-1941) — шведский художник. С 1927 г. главный художник-декоратор Королевской оперы. Считается одним из зачинате­лей кубизма в Швеции (в 10-с гг.). известен новаторскими работами в об­ласти театральной живописи.

187

магическим управлением работают хуже, чем неуклюжие ме­ханизмы 30-х годов.

У этой мистики есть только одно объяснение: на сцене день и ночь работала постоянная, несколько престарелая, немного спившаяся армия решительных индивидуальностей, понимаю­щих завсегдатаев. У них была ответственность. Они умели ра­ботать, они знали свое дело. Возможно, они работали посменно, не знаю. Мне-то, конечно, казалось, что за канаты держатся од­ни и те же старики, и днем и вечером, год за годом. Трезвость, может, и подвергалась испытанию во время длиннющих пасса­жей Вагнера и обстоятельного умирания Изольды, но детали декорации появлялись и исчезали на нужный такт, задник под­нимался и опускался с нужной скоростью, занавес взлетал и па­дал с той утонченной артистичностью, которую не заменит ни­какой мотор с градуированными скоростями. Плыл по морю Летучий Голландец, серебрился в лунном свете Нил, Самсон рушил храм, скользила по венецианским каналам гондола Бар­каролы, летали феи, весенняя буря крушила стены дома Хундинга, за шестнадцать тактов до конца действия давая дорогу брату и сестре, запятнанным кровосмесительной связью.

Изредка случались и осечки. Играли «Лоэнгрина» с Эйнаром Бейроном и Бритой Херцберг в главных ролях. Я нахо­дился в осветительской, чтобы следить за световыми момента­ми в соответствии с режиссерскими указаниями в партитуре. Все шло по программе вплоть до финала. Лоэнгрин пропел свое «Сказание о Граале». Хор на узком, вдающемся в реку мысу звонкими голосами сообщает, что приближается лебедь, впряженный в роскошную раковину, он заберет героя-блонди­на. Эльза в белом одеянии разбита горем. (Я тайно сгорал от любви к Брите Херцберг.) Лебедь — великолепное творение, созданное совместным вдохновением Турольфа Янссона и на­чальника производственного цеха — скользил, плыл, изгибал изящную шею и мог даже шевелить крыльями.