Сводчатый потолок был отделан лепниной. Над дверью в небольшой будуар и дверью поменьше — в хитроумно сделан­ную туалетную комнату — парили гипсовые херувимы. Запу­тавшиеся в цветочных гирляндах.

Этот мавзолей был до отказа забит молитвами, разочаро­ваниями, слезами, скрытой похотью и тайными приступами гнева министерши, там пахло вареной цветной капустой и

402

чем-то еще, что, вероятно, можно было бы назвать давным-давно мумифицированными крысами. В то же время проби­вался и слабый аромат тяжелых духов министерши — мускус и лепестки розы.

Анна останавливается на пороге и вновь смеется: «Нет, это невероятно, Тумас! Ну, что теперь скажешь!» Хлопнув в ладо­ши, она обнимает Тумаса за талию и вталкивает его внутрь. «Но нам нужен свет!»

Она находит шнур, и комнату заполняет мягкий ночной свет — свет майской ночи. Комната увеличивается. Наполня­ясь черными тенями и внезапно высвеченными предметами: напольные часы с золочеными стрелками, две колонны иони­ческого стиля, разрисованные вьющимися лесными цветами, маленькая мраморная статуя обнаженной девочки, сидящей на корточках, с поднятой головой; в стороне — письменный стол с богатой резьбой, японская ширма, тонкая и прозрачная, застекленный шкаф с книгами в переплетах.

Вот в этой декорации и будут спать любовники. Любовни­ки, чей опыт ограничивается робкими встречами на кровати в грязной студенческой комнатушке. Они еще не видели друг друга обнаженными, разве что на солнце и ветру сквозь скаб­резную откровенность мокрых купальников. Они страстно об­нимались, целовались до крови на губах, ощупью, порой на грани отчаяния, изучали тайны друг друга. Все это происходи­ло с закрытыми глазами, неуклюже, наспех. Неуверенность делает их робкими, ибо их тела еще не обрели общего языка.

Поэтому нужно следовать озарению Анны: «Сейчас мы разденемся — поодиночке. Я разденусь в туалетной комнате, а ты в будуаре. Только не зажигай света, окно выходит на доро­гу, вдруг кто-то мимо пройдет и заинтересуется, чем это мини­стерша занимается на старости лет». — «Хорошо, так и сдела­ем», — кивает Тумас с облегчением оттого, что Анна проявила инициативу.

Анна раздевается в желтом свете одинокой электрической лампочки в виде ландыша, висящей где-то в отдаленной высо­те туалетной комнаты фру Боркман. Узкое зеркало на двери отражает Анну целиком — с головы до пят. Вот она распусти­ла узел на затылке, тяжелые волосы струятся по спине и пле­чам, доходя до талии, в тусклом свете сверкает белое кружев­ное белье: панталоны до колен с ленточками и широкой резинкой на талии, строгий, сшитый по фигуре лиф, который она, предварительно отстегнув подвязки, державшие с помо­щью безыскусных пуговок темные шелковые чулки, расстеги-