55

Одно лето, когда мне было одиннадцать лет, а сестре — семь, мы проводили в Лонгэнген, недалеко от Стокгольма. Ма­тери сделали тяжелую операцию, и она уже несколько месяцев лежала в больнице Софияхеммет. Отец пожелал, чтобы мы на­ходились поблизости, поэтому на время наняли кроткую до­моправительницу, которая, вообще-то, была учительницей младших классов. Мы с сестрой по большей части были предо­ставлены сами себе. Помимо виллы в усадьбе имелась также старая купальня, клонившаяся к воде. Купальня состояла из раздевалки и бассейна без крыши. Там мы пропадали часами, играя в наши слегка приправленные чувством греха игры. Не­ожиданно, без объяснений или допросов, нам запретили хо­дить одним в купальню.

Маргарету все больше стали затягивать ее отношения с ро­дителями, и мы отдалились друг от друга. В девятнадцать лет я сбежал из дома. С тех пор мы практически не встречались. Маргарета утверждает, будто она однажды показала мне какое-то свое сочинение, которое я по юношескому недомыслию рас­критиковал в пух и в прах. Сам я этого не помню. Теперь она время от времени пишет книги. Если я правильно понимаю ее произведения, жизнь ее, очевидно, была адом. Иногда мы гово­рим с ней по телефону, как-то неожиданно встретились на кон­церте. Ее измученное лицо и странные бесцветный голос напу­гали меня и привели в дурное расположение духа.

Порой у меня появляются мимолетные угрызения совести, когда я думаю о своей сестре. Она начала писать тайно от всех, никому не разрешая познакомиться с написанным. В конце концов, набравшись мужества, дала почитать мне. Я сам пребы­вал в растерянности; ко мне отнеслись благожелательно как к молодому многообещающему режиссеру и смешали с грязью как писателя. Писал я плохо, манерно, подражая Яльмару Берг­ману и Стриндбергу. И обнаружив тот же неестественный, на­тужный стиль у сестры, я пригвоздил к столбу ее опыты, не со­знавая, что для нее это был единственный способ излить душу. По ее собственным словам, она бросила тогда писать. Чтобы на­казать меня или себя или потому, что пала духом, не знаю.

* * *

Решение отложить в сторону кинокамеру было лишено драматизма и созрело во время работы над фильмом «Фанни

56

и Александр». То ли тело взяло верх над душой, то ли душа по­влияла на тело, не знаю, но только справляться с физически­ми недугами становилось все труднее.

Летом 1985 года у меня возникла близкая моему сердцу — как мне казалось — идея. Мне хотелось вернуться к принци­пам немого кино, сделать большие куски фильма без диалога и акустических эффектов, я увидел — наконец-то! — возмож­ность порвать со своими разговорными фильмами.