Сарай стоял на лесной опушке под горой. К югу волнами уходили вниз пастбища. К северу вздымался на склоне горы девственный лес. Сараи, сеновалы, жилые постройки, выкра­шенные в красный цвет, были обихожены, крыши недавно по­крыты новой черепицей, клумбы в образцовом порядке. Род­ня Лисс-Кюллы была зажиточной, а теперь, когда Тетушка вновь обрела рассудок, ничто больше не задевало их кресть­янской чести.

У старухи, рослой женщины с расчесанными на прямой пробор волосами с проседью, было выразительное лицо с крупными чертами — синие глаза, большой рот, большой нос, широкий лоб и торчащие уши. Босая, с обнаженными руками, она пилила во дворе дрова, Мэрта держала другой конец пилы.

Оказалось, что Мэрта поселилась здесь на пастбищенских угодьях, чтобы за скромное вознаграждение помогать Лисс-Кюлле присматривать за скотиной и выполнять разные другие дела.

Я, получив черносмородиновый сок и бутерброд, уселся за откидным столиком у окна. Лисс-Кюлла и Мэрта, стоя у пли­ты, прихлебывали из блюдечек кофе. В тесной, жаркой комна­те пахло кислым молоком, кругом ползали и летали мухи. Ли­пучки почернели от тихо шевелящейся живой массы.

Лисс-Кюлла спросила, как чувствуют себя фрекен Нильссон и фру Окерблюм. Хорошо, ответил я. Мне в ранец положили огромную головку сыра, я пожал руки хозяевам, от­весил поклон и, поблагодарив за угощение, попрощался. Мэр­та почему-то пошла меня проводить.

Мэрта была на полголовы выше меня, хотя мы с ней и бы­ли однолетками. Ширококостная, костлявая фигура, коротко остриженные волосы, выбеленные солнцем и водой, длинные узкие губы — когда она смеялась, мне казалось, что они растя­гиваются до ушей, обнажая крепкие белые зубы. Светлые голу­бые глаза с удивленным выражением, белесые, как волосы, брови, прямой длинный нос с небольшим утолщением на кон­чике. Сильные плечи, узкие бедра, длинные загорелые ноги и руки, покрытые золотистым пушком. От нее пахло хлевом — терпкий, как на болоте, запах. Застиранное рваное платье ког­да-то синего цвета под мышками и на спине потемнело от пота.

Любовь поразила нас мгновенно — как Ромео и Джульет­ту, с той только разницей, что нам и в голову не приходило ка­саться друг друга, а тем более целоваться.

72

Ссылаясь на разные дела, которые требовали много вре­мени, я рано утром исчезал из Воромса и возвращался в су­мерках. Так продолжалось несколько дней. В конце концов бабушка прямо спросила меня, что происходит, и я признал­ся. Будучи женщиной мудрой, она предоставила мне неогра­ниченный отпуск с девяти утра до девяти вечера ежедневно, добавив, что всегда будет рада видеть Мэрту в Воромсе — ми­лость, которой мы пользовались очень редко, потому что младшие братья Мэрты незамедлительно узнали о нашей страсти. Как-то раз, когда мы осмелились спуститься к Йимону половить рыбу и сидели рядом, не касаясь друг друга, из кустов вылезла орда сорванцов и запела: «Тили-тили тес­то, жених и невеста...», а дальше совсем неприличное. Я ки­нулся на них с кулаками, досталось мне крепко. Мэрта не пришла на выручку: очевидно, ей хотелось посмотреть, справлюсь ли я сам.