** «петух в вине» — национальное французское блюдо.

146

Поднялся занавес, открыв жуткие декорации времен Грабова*. Роль юной героини исполняла знаменитая сосьетерка, перевалившая пенсионный возраст. Играла она с какой-то хрупкой силой, кричаще-желтый парик подчеркивал острый носик на размалеванном старушечьем лице. Декламация то шла шагом, то пускалась галопом, героиня бросалась на поло­вицы возле освещенной на полную мощь рампы. Оркестр из 35 человек играл, не особенно напрягаясь, чувствительную му­зыку, пропуская повторы, оркестранты входили и выходили, непринужденно переговаривались, гобоист пил вино. Героиня, издав душераздирающий крик, еще раз грохнулась на пол.

И тут в темном зале послышался странный звук. Я огля­нулся и, к своему изумлению, обнаружил, что все плачут — не­которые потихоньку, закрываясь носовыми платками, другие открыто, с наслаждением. Мсье Лебрэн, сидевший рядом со мной господин с гладко зачесанными на пробор волосами и ухоженными усами, трясся точно в лихорадке, из черных круг­лых глаз катились на розовые выбритые щеки прозрачные слезы, пухлые ручонки беспомощно елозили по безукоризнен­но отглаженным брюкам.

Упал занавес, и разразилась буря аплодисментов. На аван­сцену вышла пожилая девушка в съехавшем набок парике и, приложив узкую руку к костистой груди, замерла, рассматри­вая публику темными, бездонными глазами — она все еще пре­бывала в трансе. Но вот она наконец очнулась, выведенная из транса восторженными криками верных поклонников — тех, кто прожил целую жизнь вместе с Арлезианкой, тех, кто каж­дое божье воскресенье совершал паломничество в театр, спер­ва держась за бабушкину руку, а теперь с собственными вну­ками. То, что мадам Герлэн год за годом на той же самой сцене в определенное время бросалась на пол рядом с рампой, горь­ко жалуясь на жестокость жизни, давало им ощущение устой­чивости бытия.

Зрители орали, старушка, стоявшая на безжалостно осве­щенной площадке, еще раз тронула сердца своих верных обо­жателей: театр как чудо. Я глазел с молодым беспощадным любопытством на этот спектакль в спектакле. «Холодным лю­дям присуща сентиментальность», — сказал я Гун, после чего

* Грабов, Карл Людвиг (1847-1922) — шведский театральный художник. Его декорации в духе немецкой театральной живописи конца XIX в. отме­чены псевдорсалистическим, романтизированным стилем.

147

мы поднялись на Эйфелеву башню, чтобы уж заодно побывать и там.

Перед театром мы поели в изысканном ресторанчике на­против «Одеона». В последующие часы подогретые в вине почки успели миновать несколько промежуточных станций, и вот, когда мы находились на самой вершине Башни, любуясь знаменитой панорамой, бесчисленная армада кишечных бак­терий, обитающих в почках, пошла в атаку. И у меня и у Гун начались ужасающие спазмы, и мы ринулись к лифтам. Боль­шие щиты оповещали, что лифты в течение двух часов рабо­тать не будут в связи с забастовкой в поддержку длительной борьбы мусорщиков. Пришлось спускаться спиральной лест­ницей — предотвратить катастрофу не было никакой возмож­ности. Немыслимо услужливый таксист постелил на заднее сиденье газеты и отвез воняющую, находившуюся в полубес­сознательном состоянии пару в гостиницу, где мы провели по­следующие сутки в обнимку — по очереди и вместе — со стуль­чаком, добираясь до него ползком. До этого стыдливость нашей любви не позволяла нам пользоваться этим удобством ванной комнаты. При надобности мы на цыпочках пробира­лись в гораздо менее роскошное заведение в коридоре. Теперь скромность одним ударом была отброшена в сторону. Эти фи­зические мучения определенно сблизили нас еще больше.