198

тебя в душе так много красоты, надо научиться показывать ее. Идем дальше, здесь намек на то, что настигнет нас через двад­цать девять тактов, это почти незаметно, но важно. У Бетхове­на не существует проходных моментов, он говорит трогатель­но, возмущенно, печально, весело, с болью, но никогда не бормочет, не бормочи, ни в коем случае не опускайся до средне­го уровня! Ты должна знать, чего хочешь, даже если ты не пра­ва. Смысл и взаимосвязь, понятно? Но это не значит, что нуж­но все акцентировать, акцент и значение — две разные вещи. Теперь идем дальше, потерпи, тренируйся в терпении, когда хочется все бросить, подключи особую батарею, она удвоит твои усилия. В искусстве нет ничего хуже больной совести. Остановись здесь. До. Мой друг Горовиц каждое утро после завтрака подходил к роялю и брал несколько до-мажорных ак­кордов. Говорил, что это прочищает уши.

Я слушал Андреа и думал о театре, о себе, об актерах. О на­шей небрежности, о нашем невежестве. О проклятой массовой продукции, производимой нами за деньги.

В нашей культурной глухомани были, конечно, выдающи­еся актеры, лишенные элементарных технических навыков. Полностью полагаясь на свое неоспоримое обаяние, они выхо­дили на сцену и завязывали своего рода эротические отноше­ния со зрителями. Если же этих отношений не возникало, они терялись, забывали текст (который никогда как следует не учили), впадали в рассеянность, бормотали невнятицу — кош­мар для партнеров и суфлера. Это были гениальные любители на час, порой они демонстрировали ослепительное вдохнове­ние целый вечер, а в промежутках — неравномерная серость, стимуляторы, наркотики, алкоголь.

Великий Ёста Экман — хороший тому пример. Ни опыт, ни волшебное обаяние, ни гениальность ему не помогли. Его провалы особенно заметны в фильмах.

Кинокамера разоблачает блеф, пустоту, неуверенность, отсутствие мужского начала.

Премьеры были наверняка великолепными. А пятый спек­такль или пятнадцатый? Я видел его Гамлета в самый обыч­ный четверг. Это было домашнее упражнение в высокомерии и необъяснимом кривляний на фоне усердного диалога с при­ходившим во все большее возбуждение суфлером.

Несколько лет подряд мы с Кэби снимали дачу в шхерах на северной оконечности острова Урнё. Громоздкий патрици-

199

анскии каменный дом стоял на мысу, откуда открывался вид на залив Юнгфрюфьёрден и подступы к Даларё. Мыс был от­резан от остальной части острова дремучим, труднопроходи­мым лесом, наступавшим на дом и уже вторгшимся на клуб­ничные и картофельные грядки. Там царил влажный полумрак, в сумраке светились одичавшие орхидеи, бесились ядовитые комары.