Когда представители Налогового управления во главе с налоговым сыщиком Кентом Карлссоном вдруг появились в конторе «Синематографа» и потребовали предъявить им наши счета, меня немного покоробило их поведение, но потом мне разъяснили, что это нормально и в порядке вещей. Их в осо­бенности интересовали сделки «Персонафильм». Мы подчи­нились требованию и предоставили в их распоряжение бух­галтерские книги фирмы.

И я, и мой адвокат спокойно ждали, когда господа ревизо­ры пригласят нас на беседу.

Не тут-то было.

У сыщика Кента Карлссона и его ребят были другие пла­ны. Они решили устроить демонстрацию силы, которая бы прогремела на весь мир, а им самим позволила бы набрать не­которое количество очков в таблице, существующей у этой особой бюрократии.

(Кстати, довольно-таки плохо продуманная операция: с начала ревизии до задержания меня и моего адвоката, имевше­го целью «не дать нам уничтожить доказательства», прошло несколько месяцев. Если бы нам было что скрывать, мы бы за эти месяцы замели все следы. Это даже полицейскому Паулю-су Бергстрёму* было бы под силу вычислить. Если бы меня грызла совесть, я успел бы за это время эмигрировать. И нако­нец, если бы я не был так отчаянно привязан к этой стране и к

* Полицейский Паулюс Бергстрём — комический персонаж из сатиричес­кого журнала «Грёнчёпингс веккублад», символ глупого полицейского.

92

тому же до отвращения честен, я сегодня обладал бы огром­ным состоянием — за границей.)

Но ни налоговому сыщику Карлссону, ни прокурору Дрейфальдту ни один из этих доводов не пришел в голову. Карлссоновский заговор был совершившимся фактом, и через 14 минут после того, как меня вывели из Драматена, следова­телю позвонила первая газета, желая узнать подробности о сенсационном задержании.

Теперь, когда эта грандиозно задуманная демонстрация силы провалилась, решили применить странную окопную так­тику с примесью угроз и шантажа. Боюсь, подобная стратегия рассчитана на необозримо долгое время.

У меня не хватит ни рассудка, ни нервов, чтобы выдержать такого рода войну. Ни времени.

Поэтому я уезжаю. Уезжаю, чтобы сделать свой первый фильм за границей, на чужом языке. У меня нет причин жало­ваться. Для всех, кроме меня самого и моих близких, это пус­тяк или, как бы выразились в Налоговом управлении, «фик­ция».

Мне посоветовали обжаловать действия «Афтонбладет» за то, что она писала обо мне и моем деле. Это бессмысленно, ответил я. Газета, кичащаяся своими инсинуациями, непри­крытыми оскорблениями, полуправдой и низкопробным пре­следованием личности, собирает критические замечания прессомбудсмана* с такой же страстью, как индеец — скальпы. В любом обществе, вероятно, есть потребность в клоачном стоке, подобном «Афтонбладет». Но меня не перестает удивлять, что этот клоачный сток является флагманом социал-демократиче­ской прессы и что в этом разлагающемся клеточном скопле­нии работает много приличных, достойных уважения профес­сионалов.