Весной 1940 года у дверей моей парикма­херской на Кёнигштрассе, 127, остановился большой «мерседес» и в парикмахерскую вошел Гитлер. «Чуть-чуть подровнять,—сказал он,— только не снимайте лишнего сверху». Я объяснил,

29

что ему придется немного подождать, потому что Риббентроп занял очередь первым. Гитлер сказал, что очень торопится, и попросил Риб­бентропа уступить ему очередь, но Риббентроп ответил, что, если он пойдет на уступки, Мини­стерство иностранных дел Британии перестанет воспринимать его всерьез. В конце концов Гит­лер позвонил по телефону и после нескольких сказанных им коротких фраз Риббентропа перевели в Африканский корпус, а Гитлер по­стригся вне очереди. Такого рода соперничество никогда не ослабевало в нацистских кругах. Как-то раз полиция, науськанная Герингом, под надуманным предлогом задержала на улице Хейдриха, и в результате Геринг смог занять кресло у окна. Геринг вообще был человеком распущенным, он часто требовал, чтобы ему разрешили во время стрижки сидеть на коне-качалке. Высшее нацистское командование относилось к этому факту с возмущением, но против Геринга оно было бессильно. Однажды сам Гесс попытался воспротивиться Герингу, сказав:

—  Сегодня, герр фельдмаршал, сидеть на деревянном коне буду я.

—  Не   выйдет.   Я   заранее   забронировал его,— рявкнул Геринг.

—  А у меня приказ фюрера. В нем сказано, что  я  могу стричься,  сидя  на деревянном коне,— и Гесс вынул из кармана соответствую­щее письменное распоряжение Гитлера.

30

Геринг был вне себя от злости. Он никогда не простил этого Гессу и часто клялся, что рано или поздно доведет Гесса до того, что жена будет стричь его на дому, да еще и под горшок. Гитлер, услышав об этом, очень смеялся, но Ге­ринг не шутил и, безусловно, добился бы свое­го, если бы министр вооружений не отверг его проект реквизиции ножниц для прореживания волос.

Меня часто спрашивают, ощущал ли я, вы­полняя мою работу, моральную сопричастность тому, что творили нацисты. Как я уже говорил на Нюрнбергском процессе, я не знал, что Гит­лер был нацистом. Я-то всегда считал его про­стым служащим телефонной компании. Когда я в конце концов осознал, какое это чудовище, предпринимать что-либо было поздно, посколь­ку я уже внес первый взнос за купленную в рас­срочку мебель. Впрочем, однажды, уже в самом конце войны, мне пришла в голову мысль не­много ослабить салфетку, которой я повязывал шею Гитлера, чтобы несколько волосков упали ему за воротник, однако в последнюю минуту у меня сдали нервы.

Как-то раз, уже на Берхтесгаден, Гитлер спросил меня: «Как по-вашему, пойдут мне бакенбарды?» Услышав этот вопрос, Шпеер рассмеялся, чем сильно обидел Гитлера. «Я более чем серьезен, герр Шпеер,— сказал он.— По-моему, бакенбарды мне будут к лицу». Геринг, этот подобострастный шут, немедля