Хочу взглянуть на бабушкино лицо, нахожу фотографию. На ней — дедушка, транспортный начальник, бабушка и три пасынка. Дедушка с гордостью глядит на свою юную жену, у него ухоженная черная борода, пенсне в золотой оправе, высо­кий воротничок, предобеденный костюм безупречен. Сыновья подтянулись — молодые люди с неуверенным взглядом и рас­плывчатыми чертами лица. Достаю лупу и изучаю лицо ба­бушки. Глаза светлые, пронзительный взгляд, округлые щеки, упрямый подбородок, рот решительный, несмотря на вежли­вую, для фотографии, улыбку. Густые темные волосы уложе-

23

ны в тщательную прическу. Ее нельзя назвать красивой, но она излучает силу воли, ум и юмор.

Молодожены производят впечатление состоятельной, уверенной в себе пары: мы согласились играть наши роли и ис­полним их. Сыновья же кажутся растерянными, усмиренны­ми, а может быть, преисполненными бунтарства.

Дед построил дачу в Дуфнесе, одном из красивейших мест Даларна. С великолепным видом на реку, степные просторы, пастбища и синеющие вдали горные хребты. А так как он обо­жал поезда, железная дорога проходила прямо по склону уго­дий в каких-нибудь ста метрах от дома. Он мог, сидя на веран­де, проверять по часам время прохождения всех восьми поездов, по четыре в каждом направлении, из которых два бы­ли товарные. Он мог видеть и железнодорожный мост через реку, чудо строительной техники, его гордость. Я вроде бы когда-то сидел у деда на коленях, но его не помню. От него мне достались в наследство изогнутой формы мизинцы и, возмож­но, страсть к паровозам.

Как я уже говорил, бабушка овдовела, будучи совсем мо­лодой. Она оделась в черное, волосы тронула седина. Дети пе­реженились и улетели из гнезда. Она осталась одна с Лаллой. Мать как-то рассказывала, что бабушка никого никогда не лю­била, кроме своего младшего сына, Эрнста. Мать пыталась за­воевать ее любовь, подражая ей во всем, но характером была куда мягче, и попытка не удалась.

Отец называл бабушку властолюбивой ведьмой. В этой своей оценке он наверняка был не одинок.

И тем не менее лучшие годы моего детства прошли у ба­бушки. Она относилась ко мне с суровой нежностью и интуи­тивным пониманием. Мы с ней выработали, например, ритуал, который она ни разу не нарушила. Перед обедом усаживались на ее зеленый диван и часок «беседовали». Бабушка рассказы­вала о Большом Мире, о Жизни и Смерти (немало занимав­шей мои мысли). Спрашивала, о чем я думаю, внимательно слушала, продираясь сквозь мое мелкое вранье или с дружес­кой иронией отбрасывая его в сторону. С ней я мог говорить как личность, реальная личность без маскарада.