Я
в Африке родился, Король мне был отцом, Резвился с крокодильчиком. Совсем я был мальцом. Тра-ляля-ля бом! Из
жирного миссионера сварили суп. Теперь мы на хорошей скорости неслись по длинному
пологому склону Сульбакки, дорога проходила рядом с рекой, пекло солнце,
свистели, похрустывая, колеса, сверкала водная гладь. Над горной грядой
по-прежнему пучилась стена туч. Отец тихонько напевал. Вдали засвистел утренний
поезд. Я с грустью подумал о собственных паровозиках: был бы сейчас дома,
разложил бы железную дорогу на узенькой тропке, ведущей к погребу. Поездка
с отцом всегда была рискованным предприятием. Никогда не знаешь, чем оно
кончится. Иногда хорошего настроения хватало на целый день, иногда
пастора 234 настигали демоны, и он становился немногословным,
замкнутым, раздражительным. У
переправы уже ожидали повозки с прихожанами, древний старик с грязнющей
коровой и несколько мальчишек, направлявшихся к Юпчэрн купаться и ловить
окуней. Через реку натянуты стальные тросы, на них железные
петли и подвижные ржавые колесики, с которыми соединен сам паром, управляемый
вручную. Тяжелыми захватами из просмоленной древесины цепляются за тросы,
перемещая таким образом плоскодонный корабль взад и вперед по темной
бурлящей реке. Глухо бьются о борта парома топляки. Отец тут же заговорил с женщинами в одной из повозок. Я
уселся на дощатый пол на носу и опустил ноги в воду, ледяную даже сейчас, в
разгар лета; вокруг ступней и лодыжек завертелись коричневые
буруны. С
детства река присутствует в моих снах, всегда темная, бурлящая, как у моста в
Гродан, бревна пахнут корой и смолой, они медленно кружатся в неудержимом
потоке; из глубины угрожающе тянутся острые камни, видные сквозь
зеркальную гладь. Сильно изрезанное речное русло между крутыми берегами,
где нашли опору чахлые березки и ольха, вода, на мгновения вспыхивающая на
солнце, чтобы потом погаснуть и сделаться еще чернее, непрерывное движение к
излучине, глухой шум. Мы, бывало, ходили на реку купаться — по
тропинке, отвесно сбегавшей со склона около Воромса, пересекавшей
железнодорожную насыпь и проселок, берглюндовский луг и дальше вниз с пригорка,
с нашей стороны довольно пологого. Там был пришвартован бревенчатый плот, с
которого можно было нырять. Однажды я оказался под плотом и не мог всплыть.
Нимало не испугавшись, я открыл глаза и увидел покачивающиеся водяные
растения, испускаемые мною воздушные пузыри, солнечную иллюминацию,
освещавшую коричневое пространство, маленьких уклеек, сновавших между
камнями, осевшими в донном иле. Я не двигался, медленно исчезая. Потом
ничего не помню, кроме того, что лежу на плоту, меня рвет водой и слизью, а
вокруг все возбужденно, перебивая друг друга, говорят. |