241 тал. Что-то читал. Я почти сразу
догадался, что он читает благословение. Умирающий отец призывает
благословение Божие на сына. Все произошло быстро и неожиданно. 25 апреля 1970 года. Отец еще жив. Точнее
говоря, он без сознания, работает только сильное сердце. Эдит кажется,
будто она общается с ним, когда держит его за руку. Она говорит, а он
отвечает — рукой. Это необъяснимо, но трогательно. Они ведь ровесники и друзья с
детства. 29 апреля 1970 года. Отец скончался. Умер в
воскресенье двадцать минут пятого вечера, смерть была легкой. Мне трудно
разобраться в том, что я почувствовал, увидев его лицо. Он был совершенно
неузнаваем. Больше всего его лицо напоминало фотографии мертвецов из
концлагерей. Это было лицо Смерти. Я думаю о нем из отчаянного далека, но с
нежностью. Плохи нынче дела у Бергмана, несмотря на приветливый свет над морем.
Сильнейшая тоска — хочу наконец ощутить прикосновение, получить
помилование. Плохи нынче дела. Не то чтобы я плохо себя чувствовал — наоборот,
но вот душа... Выехав из березовой рощи на
равнину с ее необозримыми полями, мы увидели над горами зарницы. Тяжелые капли
упали в дорожную пыль, пробивая на ней борозды и узоры. «Вот так мы могли
бы объехать вокруг земли, ты и я», — сказал я. Отец засмеялся и отдал мне свою
шляпу — на сохранение. Нам обоим было хорошо. У заброшенной деревни начинался
подъем, и тут разыгралась буря с градом. За какую-нибудь минуту поднялся
ветер, молнии одна за другой вспарывали черноту, раскаты грома слились в
неумолчный гул. Тяжелые дождевые капли слипались в комки льда. Мы с отцом
побежали к ближайшему заброшенному строению, оказавшемуся каретным сараем,
где стояло несколько забытых повозок. Потолок протекал, но мы нашли защиту
там, где когда-то был сеновал. Сидя на мощной балке, мы смотрели
в открытую дверь. На склоне росла могучая береза. В нее два раза попала молния,
из ствола клубился дым, листва сворачивалась, словно корчилась в муках, землю
сотрясали удары. Я прижался к отцовским коленям. От брюк пахло сыростью,
лицо было мокро. Он вытерся рукавом, я сделал то же самое. «Боишься?»— спросил
отец. «Нет, не боюсь», — сказал я, но подумал, что, может, это Судный день,
когда вострубили ангелы и упала в море звезда, имя которой Полынь. Вообще-то, я
отрицал существование Бога, но в то, что Господь меня за это покарает, особенно
не верил, пото- 242 му что отец, который во время
Страшного суда уж точно окажется среди праведников, постарается меня
спрятать. Порывы ветра стали мощнее,
потянуло холодом, у меня зуб на зуб не попадал. Отец снял с себя пиджак и укутал
меня; пиджак был влажный, но теплый от отцовского тела. Порой ландшафт совсем
исчезал за пеленой дождя. Град прекратился, но земля была усыпана круглыми
ледяными мячиками. Перед сараем образовалось озеро, и вода устремилась под
каменный фундамент. Серый, блуждающий свет наводил на мысль о сумерках,
наступающих без захода солнца. Раскаты грома, по-прежнему бесперебойные, ушли
вдаль, стали глуше и потому не вызывали прежнего ужаса. Сплошная стена дождя
разделилась на обильные струи. |