Анна не сводит глаз с настоятеля. Зажглись уличные фо­нари, сполохи света гуляют по потолку. Значит, они различа­ют лица друг друга. Якоб, наверное, ждет какой-то реакции от Анны, но та молчит.

— И еще: ты все должна рассказать Хенрику.

— Этого я сделать не могу.

— Должна.

— Нет-нет, не могу. Что угодно, только не это.

— Ты обязана.

— Зачем? Нет, это невозможно.

— Правда, Анна! Сейчас ты запуталась в тенетах лжи. Чем дольше ты будешь жить в этих тенетах, тем несчастнее будет твоя жизнь.

— Дядя Якоб! Хенрик — человек, который едва справляет­ся с напряжением обыденной жизни. Он слабый и боязливый. Его служебная нагрузка огромна. Правда доконает его. У нас скверный брак, неудачный во многих отношениях, как душев­но, так и физически. Но нас связывают своеобразные добрые, товарищеские узы. И это помогло нам продержаться двенад­цать лет. Дух товарищества и дети. Если бы я выложила прав­ду, перед нами разверзся бы ад. Нет, дядя Якоб, нет и нет.

354

— Неужели ты не понимаешь, что, скрывая правду, ты проявляешь глубочайший эгоизм? Ведь не исключено, что правда поможет Хенрику созреть и исправить свою жизнь!

— Исправить свою жизнь! Простите, дядя Якоб, но Хен­рик не такого сорта человек. Он отступает, когда можно отсту­пить. Он сбегает, когда есть возможность сбежать. А если он в кои-то веки видит, что приперт к стене, то взрывается от бе­шенства или заболевает. Он погибнет. Вот правда. Я знаю, что он хороший священник. И заботливый духовник, который по­мог многим. Но под этой внешней оболочкой скрывается жал­кий, напуганный до смерти бедолага. Я не могу сказать правду. Знаете ли вы, дядя Якоб, как мы живем? Я имею в виду то, что называют интимной жизнью? Порой мне хочется взвыть от отвращения и унижения. Но жизнь продолжается, день за днем, и это главное. Я не могу рассказать Хенрику о моей плотской жизни. Я не могу даже предугадать, как он отреаги­рует... может, он... И вина — эта вина...

— Ты должна поверить, что я все понимаю. И тем не менее единственная возможность — правда. Тебе надо предотвра­тить унизительное открытие.

— А кто поможет мне, когда разверзнется ад? Может, обра­титься к Богу? Или к вам, дядя Якоб? Или к матери? Что мне делать, если Хенрик выкинет меня на улицу? Пойти к Тумасу, — (усмехается), — и заявить: вот, мол, бедняга, теперь тебе при­дется заботиться обо мне и моих детях? Нет! Я не собираюсь от­крывать ему ту правду, которую вы требуете. Я не верю в тако­го рода искренность. За ложь и обман я покупаю свою повседневную жизнь. Она того стоит. Я намерена сама нести свою вину, никого не прося о помощи. Ни Бога, ни дядю Якоба.