С другой стороны, физическая или динамическая концепция кадра вводит размытые множества, которые теперь подразделяются лишь на зоны или участки. Кадр при этом становится объектом не геометрического деления, а физических градуирований. Выглядит это так: интенсивные части кадра, играющие ныне роль частей множества, да и само множество, образуют некую смесь, которая присутствует на всех участках кадра, проходя через все степени освещенности и зате- Eisner Lotte, «L'ecran demoniaque». Encyclopedie
du cinema, p. 124.
Жиль Дедеэ ненности, по
всей шкале светотени (Вегенер, Мурнау). Такова другая тенденция
экспрессионистской оптики (некоторым режиссерам, и экспрессионистам, и неэкспрессионистам, присущи обе). Наступает час, когда уже невозможно отличить зарю от сумерек, воздух от воды, а воду от земли во всеобщем хаосе болота или бури1. Здесь
части .различаются и соединяются по степени смешанности,
при непрерывной трансформации их смыслов. Множества не могут
делиться на части без того, чтобы всякий раз не изменять свой
характере это справедливо не по отношению к делимому (divisible), и не по отношению к неделимому (indivisible), но по отношению к, так сказать, «дивидуальному» (dividuel). Правда, тоже самое было уже и при
геометрической концепции: она иногда
подразумевала встроенность кадров, обозначавшую в такихслучаяхемену характера
кадра. Кинематографический образ всегда «дивидуален». И решающим основанием для
такого утверждения является то,, что экран, выполняя свок>1 роль рамки
кадров, наделяет общей мерой то., у
чего ее нет: отдаленный пейзажный план и крупный план лица, звездное
небо и каплю воды - части, у которых отсутствует общий знаменатель дистанции, выделенностии света. Во всех этих направлениях
кадр обеспечивает детерриториализацию образа.
> , Кадр также соотносится с углом кадрирования.'Происходит это потому, что
закрытое- множество само по себе является оптической системой,
отсылающей к некоей точке зрения на совокупность частей. Разумеется, точказрения может быть или казаться необычной или даже
парадоксальной: в кино встречается и взгляд сверху вниз, и снизу вверх,
с самой земли — всех точек зрения не перечесть. Но они пред-стают как подчиненные прагматическому правилу,
действующему не только для
повествовательного кино: чтобы избежать бессодержательного эстетизма, им необходимо быть объяснимыми,
обнаруживать собственные нормальность
и упорядоченность, будь то слозиции более
обширного множества, включающего первое, либо с позиции элемента первого
множества, который поначалу остается незаметным,, впрямую не данным. У Жана Митри описана образцовая в этом отношении
последовательность: в « Человеке, которого я убил» Любича камера, движущаяся сбоку и на средней высоте,
показывает сзади толпу людей, пытается проскользнуть вперед, а затем
останавливается на инвалиде, под искалеченной ногой которого открывается вид на
военный парад. Итак, камера включает в кадр
здоровую ногу, костыль, а под культей — парад. Вот уж действительно
необыкновенный угол кадрирования! Но мало
того, на другом плане, позади одноногого инвалида, показан другой
калека, на этот раз — вовсе без ног, и он смотрит парад именно так, тем самым актуализуя или осуществляя только что |