«Сначала я танцевала в Чикаго у Малыша Неда в клубе «Сокровище». Нед был прони­цательным и предприимчивым бизнесменом, который все свои деньги сделал с помощью того, что сейчас называют воровством. Разуме­ется, в наше время это означало совсем другое.

199

Да, Нед был человеком огромного обаяния, нынче таких не встретишь. Если вы с ним не соглашались, он мог переломать вам ноги — это все знали. Он так и делал, мальчики. Сколько ног он ломал! В среднем пятнадцать-шестна­дцать за неделю. Но со мной он был очень мил — видимо потому, что я всегда прямо гово­рила ему в лицо то, что я о нем думаю. «Нед,— сказала я ему как-то после обеда,— ты брехливый ворюга с моралью блудливого кота». Он только рассмеялся, но вечером я увидела, как он ищет в словаре значение слова «брехливый». В общем, танцевала я в Чикаго у Малыша Неда в клубе «Сокровище». Я была его лучшей испол­нительницей — танцовщицей-актрисой. Другие девочки просто дрыгали ножками, а я в танце рассказывала историю. Например, про Венеру, рожденную из морской пены,— только на Брод­вее и на 42-й улице, и она у меня шаталась по ночным клубам и плясала до рассвета, пока ее не хватил удар и не отнялась левая сторона лица. Печальное было зрелище, ребятки. Но я имела успех.

Однажды Малыш Нед вызвал меня к себе в кабинет и сказал: «Фло». (Он всегда называл меня Фло, если только не был страшно зол. Тогда он называл меня Альберт Шнейдерман — до сих пор не знаю почему. Воистину не­исповедимы пути сердечные.) «Фло —сказал Нед,— выходи за меня замуж». Ну, тогда меня можно было перышком нокаутировать. Я рас-

200

плакалась, как дитя. «Это серьезно, Фло,— ска­зал Нед.— Я очень люблю тебя. Мне трудно об этом говорить, но я хочу, чтобы ты стала мате­рью моих детей. А если откажешься, я тебе ноги переломаю». Ровно через два дня мы с Недом связали себя узами брака. А на третий день Нед нечаянно сплюнул вишневую косточку на шля­пу Аль Капоне и после пулеметной очереди умер.

Я, разумеется, сразу разбогатела. Первым делом я купила папе с мамой ферму, о которой они мечтали всю жизнь. Они, правда, утвержда­ли, что никогда не думали о ферме, а хотели машину и меха, но я решила это проверить. Сельская жизнь им тоже понравилась, хотя в начале сороковых отца ударило молнией и следующие шесть лет на вопрос, как его зовут, он отвечал «Подгузник». А я через три месяца разорилась. Неудачная инвестиция. По совету друзей я вложила деньги в китобойный промы­сел города Цинциннати.

И я стала танцевать у Большого Эда Коле­со, который гнал самогон такой крепости, что его можно было пить только в противогазе. Эд платил мне три сотни в неделю за десять вы­ступлений — по тем временам это были нема­лые деньги. С чаевыми я получала больше президента Гувера. А ведь он выступал по две­надцать раз в неделю. Я выходила в девять и в одиннадцать, а Гувер — в десять и в два. Гувер