Штатных режиссеров и художников-декораторов почти не существует, что имеет свои плюсы. Актеры должны возоб­новлять контракт ежегодно и в любую минуту могут потерять место, только проработавших подряд пятнадцать лет нельзя уволить. Таким образом, налицо полнейшее отсутствие гаран­тированного существования, и здесь кроются как свои пре­имущества, так и свои недостатки. Преимущества очевидны и не нуждаются в комментариях. К недостаткам же относятся интриги, злоупотребление властью, агрессивность, подхали­маж, страх, невозможность пустить прочные корни. Если ди­ректор театра перебирается в другое место, он забирает с собой двадцать — тридцать человек, а другие (такое же количество людей) оказываются на улице. Подобная система принимает­ся даже профсоюзами, а в ее правомерности и не пытаются усомниться.

Рабочий ритм напряженный. На Большой сцене ставят не меньше восьми спектаклей, на сцене Филиала — четыре, на Экспериментальной количество постановок варьируется. Иг­рают ежедневно, без выходных, репетируют шесть раз в неде­лю, даже по вечерам. Позволяют себе иметь обширный репер­туар, программа меняется ежедневно, около тридцати спектаклей держится в репертуаре по многу лет. Пользую­щийся успехом спектакль может идти свыше десяти лет.

216

Профессионализм — высшей пробы, как и знания, умение, способность без жалоб переносить неудачи, преследования и неуверенность в будущем.

Итак, трудятся они, как я уже сказал, не покладая рук, ре­петиционный период редко когда затягивается дольше чем на восемь-десять недель. Для психотерапевтических сеансов с режиссерами и актерами, практикующихся в странах с более мягкими условиями и с более восторженным отношением к самодеятельности, нет экономических возможностей. Поэто­му вся деятельность жестко направлена на достижение нужно­го результата, хотя в то же время другого такого анархическо­го, все подвергающего сомнению театра, как немецкий, не существует. Может быть, только еще польский.

Приехав в Мюнхен, я был уверен, что вполне хорошо владею немецким. Очень скоро мне пришлось убедиться в обратном.

Первый раз я столкнулся с этой проблемой на общей чит­ке «Игры снов» Стриндберга. Сорок четыре великолепных ак­тера и актрисы смотрели на меня с надеждой, если не сказать с доброжелательностью. А я потерпел полное фиаско: заикал­ся, забывал слова, путался в артиклях и синтаксисе, краснел и думал, что если переживу этот позор, справлюсь с чем угодно. «Жалко людей!» будет по-немецки: «Es ist Schade urn die Menchen!» — это даже приблизительно не похоже на мягкое миролюбивое восклицание Стриндберга.

Первые годы были нелегкими. Чувствуя себя инвалидом, без рук и без ног, я впервые осознал, что нужное слово в нуж­ный быстротечный момент было самым надежным инструмен­том в моей работе с актерами. Слово, не нарушающее рабочего ритма, не рассеивающее внимания актера, не мешающее мне са­мому слушать. Мгновенное, действенное слово, которое рожда­ется интуитивно и попадает в точку. С гневом, горечью и нетер­пением пришлось признать, что такое слово отказывалось появляться на свет из моего жалкого разговорного немецкого.