²  Жан Нарбони наметил другие точки сравнения Фицджеральда с Манкевичем:
»Mankiewicz a la troisieme personne», Cahiers du cinema, no. 153, mars 1964.

«Письма к трем женам», а также в воспоминаниях Гарри из «Босоногой графини». Возможно, это и есть вопрос вопросов.

При всей безусловной справедливости разговоров о театральном характере творчества Манкевича, в нем есть и романный элемент (или, точнее, новеллистический, ибо именно новелла вопрошает: «Что случилось?») Взаимоотношения между этими двумя элементами и их оригинальный сплав, при том что Манкевич в полной мере учитывает кинематографическую специфику, были проанализированы недостаточно. С одной стороны, романный элемент, повествование, то, что возникает в памяти. Согласно формулировке Жане, память фактически является проводником повествования. По своей сущности она представляет собой голос, который говорит, разговаривает сам с собой, или же шепот, рассказывающий о том, что случилось. Так возникает закадровый голос, сопровождающий flashback. Часто у Манкевича эта духовная роль памяти отводится существу, более или менее связанному с потусторонним миром: таковы призрак из фильма «Призрак и миссис Мьюир», пришелец с того света из «Повода для сплетен», автоматы из «Ищейки». В «Письме к трем женам» есть и четвертая подруга, которой мы так и не увидим, — она смутно промелькнула один раз, - но именно она сообщила трем другим, что расстается с одних из их мужей (но с каким?): ее закадровый голос, нависает над тремя flashback'aMH. В любом случае, голос выступает в роли памяти и кад-рирует flashback. Но, с другой стороны, то, что он «показывает», то, о чем он сообщает, - тоже голоса: разумеется, это предстающие взору персонажи и декор, но суть их в том, что они говорят и звучат. Вот он, театральный элемент, диалог между персонажами, появляющимися в рассказе, - а порою возникший персонаж уже и сам ведет повествование («Все о Еве»). В одном из flashesback'oB в «Письме к трем женам» есть сцена ужина мужа-профессора и жены-рекламиста с начальницей последней: все движения персонажей и камеры обусловлены все более бурным характером их диалога, а также разделением двух противостоящих друг другу источников звука: радиопередачи и классической музыки, которая раздражает профессора. Следовательно, главное здесь касается глубины отношений между романным элементом памяти как проводником повествования и театральным элементом диалогов, речей и звуков как манер поведения персонажей.

И выходит, что эти внутренние отношения всегда получают у Манкевича весьма оригинальную детерминацию. Речь всегда идет о «сходе с рельсов», отклонении, бифуркации. Но хотя в принципе бифуркация может быть обнаружена лишь задним числом и с помощью flashback'oB, всегда имеется персонаж, который ее предчувствует или схватывает на лету, пусть даже ради того, чтобы впоследствии воспользоваться ею во благо или во зло. В таких сценах Манкевич превосходен. И относится это не только к роли Гарри в «Босоногой графине»,