40

I. Критика чистого ужаса

Первый вопрос, которым нам следует задаться, приступая к формулированию любой философ­ской системы, таков: что мы, собственно, зна­ем? То есть в каком именно нашем знании мы уверены или уверены, что мы знаем, что знали нечто, если оно вообще является познаваемым. Или, может быть, мы просто забыли то, что знали, и теперь стесняемся в этом признаться? Декарт намекнул на эту проблему, когда напи­сал: «Мой разум никогда не знал моего тела, хотя с ногами моими у него сложились доволь­но теплые отношения». Кстати, под «познава­емым» я не подразумеваю ни того, что может быть познано посредством чувственной перцеп­ции, ни того, что может быть усвоено разумом, но по преимуществу то, о чем можно сказать, что оно Должно Быть Познанным, или обладать Знаемостью, или Познаемостью, или на худой конец то, о чем можно поболтать с друзьями.

В самом деле, «знаем» ли мы Вселенную? Бог ты мой, да нам далеко не всегда удается выбраться даже из Китайского квартала. Суть, однако же, в следующем: существует ли что-либо вне данной точки пространства? И зачем? И чего оно так шумит? И наконец, невозможно сомневаться в том, что одной из характеристик «реальности» является отсутствие сущности. Это не означает, что сущности в ней нет совсем,

41

просто сейчас она отсутствует. (Реальность, о которой я здесь говорю, это та же самая, кото­рую описывал Гоббс, только моя немного по­меньше.) Вследствие этого смысл картезиан­ского изречения «Я мыслю, следовательно, су­ществую» может быть гораздо яснее передан словами: «Глянь-ка, а вот и Эдна со своим саксофоном!» Но в таком случае, чтобы познать субстанцию или идею, мы должны в ней усом­ниться и таким образом, подвергая ее сом­нению, воспринять качества, которыми она обладает в конечном своем состоянии, каковое и есть подлинная «вещь в себе» или «вещь из себя», или еще что-нибудь, или просто пустое место. Уяснив это, мы можем на время оставить гносеологию в покое.

II. Эсхатологическая диалектика как средство избавления от опоясывающего лишая

Можно утверждать, что Вселенная состоит из некой субстанции, которую мы назовем «атома­ми» или еще «монадами». Демокрит называл ее атомами. Лейбниц — монадами. По счастью, эти двое никогда не встречались, иначе они за­теяли бы на редкость скучную дискуссию. Эти частицы были приведены в движение некоей причиной, или основополагающим принципом,

42

а может быть, на них просто что-то упало. Глав­ное, теперь тут ничего уже сделать нельзя, разве что попробовать съесть побольше сырой рыбы. Все это, разумеется, не объясняет бессмертия души. И ничего не говорит нам о загробном существовании или о том, почему моему дяде Сендеру все время казалось, будто его пресле­дуют албанцы. Причинно-следственное отно­шение между первоначальным принципом (т. е. Богом или же сильным ветром) и любой телеологической концепцией бытия (Бытие) является, согласно Паскалю, «столь смехотвор­ным, что это даже не смешно (Смешно)». Шо­пенгауэр называл его «волей», однако лечащий врач Шопенгауэра утверждал, что речь может идти всего-навсего о сенной лихорадке. Она отравила последние годы Шопенгауэра, он очень из-за этого злился, хотя причина тут была скорее в его все усиливающихся подозрениях насчет того, что он никакой не Моцарт.