И вот — торжественное открытие.
Биби Андерссон, одетая в костюм Сказки, героини пьесы того же названия Яльмара
Бергмана — ее коронная роль, — мастерски читает пролог, написанный Ларсом
Форсселем. Только-только она начала, как во втором ряду внезапно замертво падает
какой-то зритель. Его спешно выносят, и пролог повторяется с начала.
Атмосфера сгущается. Андерс Хенриксон, хотя и чувствовал себя намного
хуже, настоял на своем участии. Представление, где одну из главных ролей
исполнял суфлер, превратилось в кошмар. Критика разнесла спектакль в пух и прах,
а Андерсу Хенриксону за его храбрость достались одни тумаки. Люди, связанные с театром,
суеверны, что вполне понятно. Наше искусство иррационально, в известной
мере необъяснимо и в высшей степени подвержено игре случая. И мы спрашивали
себя (в шутку, разумеется), не вмешался ли в дело сам Яльмар Бергман.
Наверное, он не хотел видеть свою пьесу на сцене и потому пытался нам
помешать. Мне не раз приходилось переживать
подобное. В последнее время мне выражал свое неудовольствие Стриндберг. Я
работал над «Пляской смерти» — меня забрала полиция. Во второй раз взялся за
«Пляску смерти» — тяжело заболел Андерс Эк. Репетировал в Мюнхене «Игру
снов» — Адвокат со- 178 шел с ума. Через несколько лет
начал работать над «Фрекен Жюли» — Жюли сошла с ума. Собирался поставить «Фрекен
Жюли» в Стокгольме — актриса, которую я намечал на роль Жюли, забеременела.
Когда я приступил к работе над «Игрой снов», сценограф впал в депрессию, Дочь
Индры забеременела, а я сам подцепил какую-то мистическую тяжелую
инфекцию, которая окончательно поставила всю затею на грань провала.
Столько неудач подряд не может быть случайностью. Стриндберг по какой-то
непонятной причине отвергает меня. Мысль эта была огорчительной, потому что я
его люблю. И все-таки как-то ночью он
позвонил, и мы договорились встретиться на Карлавеген. Потрясенный, исполненный
благоговения, я тем не менее не забывал правильно произносить его имя —
Огуст. Он был приветлив, чуть ли не сердечен — он посмотрел «Игру снов» на Малой
сцене, но ни словом не обмолвился о любовно-пародийной сцене в пещере
Фингала. На следующее утро я понял, что,
имея дело со Стриндбергом, надо рассчитывать на периоды немилости, но на этот
раз недоразумение было исчерпано. Я рассказываю все это как
забавный анекдот, но в глубине своего наивного сознания вовсе не считаю это
анекдотом. Меня с детства окружали призраки, демоны и другие создания без
имени и родины. Однажды, в десятилетнем возрасте,
я оказался запертым в морге Софияхеммет. Больничного сторожа звали Альгот. Он
был здоровенный, неуклюжий, с круглой головой, желтовато-белесыми постриженными
ежиком волосами, узкими ярко-синими глазками под белыми бровями и с
красными, отливавшими синевой жирными руками. Альгот перевозил трупы и
охотно рассказывал о смерти, мертвецах, агонии и летаргическом сне. Морг
состоял из двух помещений — часовни, где родственники прощались со своими
дорогими покойниками, и внутренней комнаты, где приводили в порядок трупы после
вскрытия. |