Кое-кто из самых набожных считал, что верхняя веранда, помещенная на южной стороне с видом на долину, реку и лу­га, весьма подходящее место для ожидания Судного дня, ког­да над горными грядами Гангбру и Бэсна появится ангелы из Апокалипсиса.

Прямо у подножия главного здания неутомимый пастор возвел своего рода барак весьма необычного вида. Собственно говоря, он состоял из семи каморок, подведенных под одну крышу. Каждая каморка имела отдельную щелястую дверь зе­леного цвета. Очевидно, помещения эти предназначались для гостей, которые пожелали бы остаться на несколько дней или, быть может, недель, дабы совместными молитвами и песнопе­ниями укрепиться в незыблемой и без того вере. Из-за отсутст­вия надлежащего ухода барак совсем обветшал, став прибежи­щем для разнообразной флоры и фауны. На полу зеленела трава, а через одно из окон сумела проникнуть березка. Край­няя левая каморка составляла владения крота Эйнара, усыно­вившего наше семейство, в остальных помещениях царствова­ли лесные мыши. Комнатку с березой одно время оккупировала сова, но, к сожалению, она переехала. В самой просторной каморке хозяйничала одичавшая рыжая кошка с шестью котятами. Мать была единственным человеком, кото-

254

рый осмеливался приближаться к этой злобной твари. Мать обладала особой способностью общаться с цветами и животны­ми и яростно защищала наш зверинец от всяких нехороших по­ползновений со стороны Лаллы и Май, живших в двух цент­ральных каморках. Лалла была нашим шеф-поваром, а Май — всем понемножку. О них я расскажу подробнее чуть позже.

Весь этот строительный комплекс дополнялся чересчур большим, но ветхим нужником, некрашеные стены которого возвышались на самой опушке леса. Нужник вмещал четырех испражняющихся; через незастекленное окошко в двери от­крывался величественный вид на Дуфнес, излучину реки и железнодорожный мост. Дырки отличались по величине: большая, поменьше, маленькая и крохотулечка. Снизу в зад­ней стене была отдушина с полуразвалившейся и потому не закрывавшейся дверцей. Когда Май и Линнеа посещали заве­дение, чтобы чуток поболтать и скоренько справить малую нужду, мы с братом брали первые уроки по женской анатомии. Смотрели и балдели. Никто и пальцем не пошевелил, чтобы застукать нас за этим занятием. Но нам и в голову не приходи­ло изучать снизу отца, мать или громадную тетю Эмму. В дет­ской тоже существуют свои негласные табу.

Обстановка в большом доме была разномастная. В первое лето мать набила целый вагон мебелью из городской пастор­ской усадьбы. Бабушкин вклад состоял из отдельных предме­тов, хранившихся на чердаке и в подвале дачи в Воромсе. Мать пораскинула мозгами, сшила занавеси, соткала ковер и суме­ла-таки приручить эту груду разнокалиберных и враждебных друг другу элементов, заставив их жить в мире. Комнаты, на­сколько я помню, дышали уютом. В общем-то, мы чувствова­ли себя гораздо лучше в примечательном творении пастора Дальберга, чем в шикарном, изысканном бабушкином Вором­се, находившемся в пятнадцати минутах ходьбы через лес.