Сидя на рухнувшей балке, они
смотрят в открытую створку двери. На склоне растет могучая береза. В нее
два раза попадает молния, из ствола поднимается мощный клуб дыма, пышная
листва сворачивается, словно корчась в муках, землю сотрясают удары, заставляя
Пу зажать уши. Он прижимается к отцовским коленям. От его брюк пахнет сыростью,
волосы и лицо мокрые. Отец вытирается рукавом. — Боишься? — спрашивает он. — А что, если это Страшный суд,
внезапно говорит Пу, поворачиваясь побледневшим лицом к отцу. — Тебе-то что известно про
Страшный суд? — смеется отец. — Ангелы вострубят, и звезда, имя
которой Полынь, упадет в море, превратившееся в кровь. — Ну, если это Страшный суд, то
хорошо, что мы вместе, правда, Пу? — Мне, кажется, пописать надо,
говорит Пу, стуча зубами, и скрывается за стеной. Когда Пу возвращается, сделав
свои дела, отец снимает пиджак и укутывает сына. * * * 334 Последний взгляд в будущее. День — 22 марта 1970 года. Отец
умирает. Он почти все время без сознания, приходит в себя лишь на короткие
мгновения. Я стою у изножия кровати, сестра Эдит склонилась над больным.
Горит ночник, накрытый тонким платком. На тумбочке усердно тикают часы.
Поднос с минеральной водой и стакан с трубочкой для питья. Лицо у отца страшно
осунулось, это лицо Смерти. Профессор утверждает, что отец
без сознания, но это неправда. Я держу его за руку и разговариваю с ним и
чувствую, как он в ответ легонько сжимает мою ладонь. Он слышит и понимает,
что я говорю. Отец открывает глаза, смотрит на
Эдит и, узнав ее, едва заметно шевелит головой, она дает ему попить. «Твой
сынок здесь», произносит она тихо и проникновенно. Я подхожу к изголовью, и отец
поворачивает голову. Лицо в тени, но я вижу его глаза, на удивление ясные. Он с
большим усилием поднимает руку и нащупывает мою. После минутного молчания он
начинает говорить, сперва шевелятся только губы, потом прорезается голос, но
слов я не разбираю. Отец говорит отрывисто и невнятно, не сводя с меня своего
ясного взгляда. — Что он говорит? — спрашиваю я
сестру Эдит. — Я не понимаю. Сестра Эдит, присевшая на край
кровати, наклоняется к отцу, чтобы получше разобрать слова, кажется, она поняла
и в подтверждение этого кивает. — Что он сказал? — шепчу я. — Отец благословляет тебя. Разве
ты не слышишь... мир тебе... во имя Святаго Духа... Это — как удар молнии, мгновенный
и неожиданный, я беззащитен. Отец смежил веки, похоже, напряжение лишило его
последних сил, и он вновь впадает в полузабытье. Высвободив свою руку из
его, я выхожу в столовую. Комната погружена в сумрак и поэтому напоминает
столовую моего детства со своими тремя окнами, тяжелыми зелеными занавесями,
обеденным столом мореного дерева, старомодным пузатым буфетом, на котором матово
поблескивают столовые приборы, потемневшими картинами в золоченых рамах и
неудобными стульями с прямыми высокими спинками. Я стою у торца стола,
глаза мои сухи, в душе страх. Сестра Эдит открывает дверь: «Я не помешала? Нет,
нет, не зажигай. Так хорошо». |