Она берет дядю Якоба под руку, и
они идут по сумеречным комнатам, где накрытая простынями мебель светится словно
арктические глыбы льда. Библиотека представляет из себя прямоугольную
комнату с двумя окнами, выходящими на кладбище и Стургатан. Стены заставлены
книжными шкафами. Между ними втиснут маленький домашний алтарь, на котором лежит
раскрытая семейная Библия. Над ней висит полуметровой величины деревянное
распятие, изображающее торжествующего Спасителя. Над широким кожаным диваном —
написанная маслом картина кисти какого-то мрачного голландца. Под прямым
углом к дивану вздымается искусно сделанный комнатный орга-н. Под окнами стоят
низкие, удобные кожаные кресла. Центр комнаты занимает массивный библиотечный
стол. — Хенрик почти никогда не курит
сигары, но он говорит, что сигары оптовика изысканны. Анна открывает серебряный ларец,
вынимает одну сигару, подносит ее к уху и, покатав взад-вперед,
удовлетворенно кивает. — Папа был большим поклонником
сигар. Хорошие сигары и хорошие паровозы были его страстью (возможно, еще и
мама, но это не так точно). Я обожала сидеть у него на коленях, когда он курил.
Так что он с детства научил меня относиться к сигарам бережно и
уважительно. Она раскрывает позолоченный нож с
ручкой из слоновой кости и обрезает выбранную сигару, потом протягивает ее 349 Якобу, зажигает длинную спичку и
дает ему прикурить. На минуту слышно лишь энергичное попыхивание. После чего
настоятель с довольным видом смотрит на свою сигару. — Дело было так, если вам, дядя
Якоб, интересно послушать. Мы с Тумасом были одни в его скверной
комнатушке. На дворе — январская стужа. Начало смеркаться. Я сказала ему, что
вынуждена вернуться в Стокгольм и теперь мы встретимся не скоро. Он стоял
не шевелясь, положив руки мне на плечи. Я уже надела пальто. Собиралась уходить.
В эту минуту я и сделала выбор. — Ты сделала выбор? — (С
ударением на всех трех словах.) — Я сбросила пальто, стащила
платье. Села на стул, сняла зимние ботинки, нижнюю юбку, лифчик и чулки,
вытащила шпильки из волос. И наконец осталась в одной рубашке. Раздеваясь,
я не смотрела на Тумаса. Теперь взглянула на него. Он стоял у письменного стола.
Потом потряс головой и сказал: «Нет-нет, только не это». Так точно и
сказал, дядя Якоб. Но у меня уже выбора не было. У меня уже не было
возможности пойти на попятную, я знаю, это звучит мелодраматически, но
я не нахожу других слов. И я взяла его за руку и притянула к себе, он упал
на колени, я сжимала его голову руками, а его лицо покоилось у меня на груди.
Так вот было дело. Вам не противно, что я так подробно рассказываю, дядя
Якоб? |