Одного я лишь не знал — по моему сценарию планирова­лось сделать дешевый второразрядный фильм, в котором мож­но было занять главным образом актеров, работавших в кино­компании по контракту. После долгих нудных уговоров мне разрешили снять пробный фильм с Ингой Ландгре и Стигом Улином. Оператором был Гуннар Фишер. Мы с ним были ро­весниками, оба преисполнены энтузиазма и хорошо сработа­лись. Пробный фильм получился длинным. Мое воодушевле­ние после просмотра не знало границ. Я позвонил жене, оставшейся в Хельсингборге, и в диком возбуждении заорал в трубку, что, мол, теперь время Шёберга, Муландера и Дрейера кончилось, идет Ингмар Бергман.

Воспользовавшись бившей из меня фонтаном самоуверен­ностью, Гуннара Фишера мне заменили Ёстой Рууслингом — покрытым шрамами самураем, известным своими короткоме­тражками, в которых демонстрировались небесные просторы и красиво освещенные облака. Он был типичным документа­листом и практически никогда не работал в студии. В установ­ке света разбирался плохо, презирал игровое кино и очень не любил снимать в помещении. Мы невзлюбили друг друга с первого взгляда. А поскольку мы оба чувствовали себя не слишком уверенно, то прятали эту неуверенность за сарказма-ми и дерзостью.

Первые съемочные дни [»Кризиса»] были кошмарным сном. Я весьма скоро уяснил, что попал в машину, с которой мне не совладать. Понял и то, что Дагни Линд, которой я скан­далами добился на главную роль, не киноактриса и не облада-

63

ет нужным опытом. С леденящей душу четкостью я осознал, что все видят мою некомпетентность. На их недоверие я отве­чал оскорбительными вспышками ярости.

Результат наших усилий оказался прискорбным. Вдоба­вок из-за дефекта в кинокамере часть сцен была снята не в фо­кусе. Звук тоже был некачественный, разобрать реплики акте­ров можно было лишь с большим трудом.

За моей спиной шла активная деятельность. По мнению руководства студии следовало либо прекратить съемки вооб­ще, либо сменить режиссера и исполнительницу главной роли. Мы надрывались уже три недели, когда я получил письмо от Карла Андерса Дюмлинга, находившегося в то время в отпус­ке. Он писал, что просмотрел отснятый материал и считает его перспективным, несмотря на все недостатки. И предложил на­чать сначала. Я с благодарностью принял предложение, не за­метив западни, крышка которой пока еще выдерживала вес моего истощенного тела.

На моем пути стал — как бы случайно — попадаться Вик­тор Шёстрём*. Он цепко хватал меня за затылок, и так мы про­гуливались по асфальтовой площадке возле студии. По боль­шей части мы молчали, но внезапно он начинал говорить, просто и понятно: