О женщинах я знал очень мало, о сексе — ничего. Брат иногда отпускал кое-какие насмешливые намеки, родители и учителя молчали. Обнаженных женщин можно было увидеть в Национальном музее или в «Истории искусств» Лаурина. Летом изредка удавалось углядеть чьи-либо обнаженные яго­дицы или грудь. Подобное отсутствие информации не созда­вало особой проблемы, я был избавлен от искушений и не му­чился чрезмерным любопытством.

97

Один незначительный эпизод произвел, однако, опреде­ленное впечатление. Наша семья общалась с Аллой Петреус, вдовой средних лет, родом из финских шведов: она принимала активное участие в церковных делах. Из-за какой-то эпиде­мии, затронувшей пасторскую усадьбу, мне пришлось две-три недели прожить у тети Аллы. Она обитала в необъятной квар­тире на Страндвеген с видом на Шеппсхольмен и бесчислен­ные дровяные баржи. Уличный шум не проникал в солнечные комнаты, утопавшие в захватывающей дух и возбуждавшей фантазию роскоши в стиле модерн.

Алла Петреус не отличалась красотой. На носу очки с тол­стенными стеклами, походка мужеподобная. Когда она смея­лась, а смеялась она часто, в углах рта выступала слюна. Одева­лась элегантно и обожала шляпы с широченными полями, которые в кинотеатре приходилось снимать. Гладкая кожа, доб­рые карие глаза, мягкие руки, на шее — родимые пятна разной формы. От нее хорошо пахло какими-то экзотическими духами. Голос у нее был низкий, почти мужской. Мне нравилось жить у нее, да и дорога в школу сокращалась наполовину. Горничная Аллы и ее кухарка говорили только по-фински, но зато всячес­ки баловали меня и то и дело щипали то за щеки, то за зад.

Как-то вечером меня должны были купать. Горничная на­полнила ванну, добавив в воду что-то для аромата. Я погру­зился в горячую воду и с наслаждением закрыл глаза. Алла Петреус постучала в дверь и поинтересовалась, не заснул ли я. Поскольку я не ответил, она вошла в ванную. На ней был зеле­ный халат, который она тут же и сбросила.

Алла объяснила, что хочет потереть мне спину, я перевер­нулся на живот, она залезла в ванну, намылила меня, потерла жесткой щеткой и мягкими руками стала смывать мыло. По­том взяла мою ладошку и сунула ее себе между ног. Сердце мое готово было выпрыгнуть из груди. Она раздвинула мои пальцы и прижала их к своему лону, захватив другой рукой мой стручок, отреагировавший незамедлительно. Осторожно оттянув кожицу, она сняла с него белую массу. Было приятно и совсем не больно. Алла сжимала меня своими крепкими но­гами, и я, не сопротивляясь, без малейшего страха, испытал тя­желое, почти болезненное наслаждение.

Было мне в ту пору восемь или девять лет. Позднее я час­то встречал тетю Аллу в пасторском доме, но мы никогда не за­говаривали о случившемся. Иногда она взглядывала на меня