материю,
представляемую им в конкретных формах, а начинает представлять иной образ, чью материю от знака к знаку ему предстоит специфицировать,
а формы - составить. Так возникло иное, неязыковое
измерение чистой семиотики. Появилась целая серия новых знаков, составляющих
некую прозрачную материю; знаков образа-времени, нередуцируемого к
образу-движению, но и не без определимых отношений с последним. И мы уже не
можем считать троичность Пирса границей
системы образов и знаков, поскольку опсиг-нум (и сонсигнум) нарушил все
изнутри. Образ-движение
имеет две грани. Одна из них соотносится с объектами, относительную позицию
которых он варьирует, а другая -с целым, чье
абсолютное изменение он выражает. Позиции располагаются в пространстве,
но изменяющееся целое — во времени. Если мы
уподобим образ-движение плану, то первую, обращенную к объектам, грань плана мы назовем кадрированием,
а вторую, обращенную к целому, - монтажом. Отсюда наш первый тезис:
целое формируется самим монтажом, который
тем самым дает нам образ времени. А это в основном и есть функция кино.
Время, несомненно, представляет собой косвенную репрезентацию, ибо
проистекает оно из монтажа, связывающего один образ-движение с другим. Вот почему такая связь не может быть обыкновенной
подстановкой: целое так же не является результатом сложения, как время не
является последовательностью
настоящих времен. Эйзенштейн неустанно повторял:
необходимо, чтобы монтаж оперировал чередованиями, конфликтами, их
разрешениями, резонансами, словом, представлял собой селективный и координирующий вид деятельности, направленной
на то, чтобы наделить время его подлинными измерениями, а целое наполнить его
густотой. Эта принципиальная позиция имеет в
виду лишь то, что сам образ-движение находится в настоящем времени, и ничего иного. То, что настоящее
является единственным не косвенным
временем для кинематографического образа, кажется даже очевидным. И Пазолини
еще раз взял за основу эту непреложную
истину, чтобы выдвинуть весьма классическую концепцию монтажа: как раз из-за того, что монтаж отбирает и
координирует «значительные моменты»,
он обладает свойством «превращать настоящее в прошлое», трансформировать наше
неустойчивое и неопределенное
настоящее в «ясное, стабильное и поддающееся описанию прошлое», словом,
завершать время. Пазолини проницательно подмечает,
что то же самое делает смерть, и не смерть в готовом виде, 330 Жиль Делёз Кино-2. Образ-время 331 но смерть в
жизни, или же бытие-к-смерти («смерть завершает сверкающий монтаж нашей жизни»)1.
Это мрачное замечание усиливает классическую и грандиозную концепцию
царственного монтажа: время же служит косвенной
репрезентацией, получающейся от синтеза образов. |