Бартовская концепция П. находит дальнейшее свое продолжение и развитие в работах М. Фуко, Ж.Дерриды, Ж.-Ф.Лиотара и других представителей структурно-семиотического направления и постмодернизма. Вслед за Бартом Фуко рассматривает П., язык и литературу в их неразрывном единстве. Язык составляет «чистое начало» литературы и П., в то же время именно благодаря П. и литературе язык достигает своей подлинной суверенности, раскрывает все свои внутренние возможности, актуализирует себя в самодостаточном «одиноком бытии». Литература представляет собой «обнаженно данный язык», и к этому состоянию его приводит П., позволяя выявить чистые формы языка, предшествующие всякому смыслу и значению. Оно выступает как техника и прием, чистая игра и чистая риторика. Благодаря П. литература достигает состояния нарциссизма, когда она порывает связь с внешним миром и мышлением, «закрывается в своей глубинной самозамкнутости» и предстает как самоотражение, самоудвоение и саморефлексия.

Концепция П. Дерриды также во многом перекликается с бартовской, однако он выходит за рамки литературоведения и придает П. глобальное измерение, делает из него онтологическую основу бытия, подобно тому, как Хайдеггер объявлял язык «домом бытия». Вместе с тем письмо у Дерриды выступает и как одна из главных форм деконструкции, с помощью которой он переосмысливает западную философию, литературу и культуру в целом. П. при этом является некой подрывной си-

338

лой, способом разрушения устоявшихся норм и правил, традиций и представлений, видов, жанров и стилей, иерархий и субординации и т.д. Оно неотделимо от языка, речи и литературы, однако у Дерриды именно П. составляет абсолютное начало языка, его первичную форму. Благодаря П. литература становится «мимикой, которая ничего не имитирует», «различием без референции» или «референцией без референта», знаком самой себя или знаком без обозначаемого. П. представляет собой «спонтанное событие», его игра является средством избавления от смысла. Оно напоминает странный танец «означающих вокруг дыры означаемых». Деррида рассматривает его и как особый способ цитирования, опирающегося на «метонимическую цепь ассоциаций». Он также определяет П. как многоголосие переплетающихся дискурсов, а свои книги называет «партитурами разнородных писем». Вместе с Бартом и Фуко Деррида считает, что П. делает ненужными традиционные понятия субъекта творчества, автора, писателя и произведения. В этом плане П. представляет собой некую глобальную систему или «культурное поле», в котором прежний автор занимает весьма скромное место. То же самое можно сказать о произведении, уступающем свое место тексту. П. и текст взаимно переходят друг в друга, образуя интертекст, в основе которого лежит интертекстуалъность. Текст не существует как нечто выделенное, отдельное и единичное, имеющее вполне определенного автора: у последнего всегда есть соавторы, а все вместе они растворяются в интертекстуальном поле.