Я жирный. Омерзительно жирный. Жирнее не придумаешь. Все мое тело — избыток жира. Жирные пальцы. Запястья. Даже глаза! (Можете представить себе жирные глаза?) Во мне сотни избыточных фунтов жира. Бока мои оплывают, как глазурь на мороженом. При виде меня никто не верит своим глазам: во разнесло! Что есть, то есть: я настоящий толстяк. Вы спро­сите, хорошо это или плохо — быть круглым, как шар? Не люблю шутки и всякие парадоксы, но вот что я вам скажу: жир как таковой выше буржуазной морали. Жир — это жир. Его само­ценность, способность, скажем, нести зло или вызывать сочувствие — это все, конечно, смеш­но. Ерунда. В конце концов, что такое жир? Это накопления. Из чего они копятся? Из обычных клеток. Может ли клетка быть нрав­ственной? Может ли она быть выше добра и зла? Кто ее знает — она такая маленькая.

65

Нет, друзья мои, не пытайтесь отличить пра­вильный жир от неправильного. Многие смот­рят на толстяка оценивающе и думают: вот у этого жир — что надо, а тот урод весь заплыл какой-то дрянью. Бросьте!

Вот вам пример — господин К. Господин К. был толст, как свинья, и без помощи лома не мог протиснуться в стандартный дверной проем. В обычной квартире К. сперва разде­вался, намазывал себя маслом, а только потом пытался перейти из комнаты в комнату. Не ска­жу, что мне незнакомы оскорбления, которые К. наверняка терпел от встречавшихся ему ком­паний молодой шпаны. Как часто, наверное, осиными жалами вонзались в его барабанные перепонки крики «окорок!» и «урод пузатый!». Представляю, как ему было неприятно, когда сам губернатор в канун дня Святого Михаила повернулся к нему на глазах у всех высокопо­ставленных лиц и сказал: «А вот и наш горшо­чек с кашей!»

В один прекрасный день К. не выдержал и сел на диету. Да-да, сел на диету! Сперва исчезло сладкое. Затем мучное, спиртное, крах­мал, соусы. Короче, он отказался от всего, что делает человека неспособным завязать шнурки на ботинках без помощи «Сантини Бразерс»*.

*     Нью-йоркская компания, занимающаяся грузопе­ревозками.

66

И вот шар стал сдуваться. Ноги и руки К. пере­стали напоминать булки. Из совершенно круг­лого, он стал обыкновенным. Можно даже ска­зать, привлекательным. Он даже производил впечатление счастливого человека! Я говорю «производил впечатление», потому что восем­надцать лет спустя, когда К. был на волосок от смерти и его тощее тело бил озноб, он прокри­чал: «Верните мне мой жир! Пожалуйста! При­жмите меня чем-нибудь тяжелым! Какой я осел! Расстаться со своим жиром. Черт меня дернул!» Полагаю, смысл истории ясен.

У читателя может возникнуть вопрос: если я и впрямь мистер Ходячее Сало, то почему не подался в цирк? Да потому,— признаюсь в этом без тени смущения, — что я не могу выйти из дома. А выйти я не могу, потому что мне не надеть брюки! Ни одна пара не налезает. Я живое воплощение всех копченых окороков со Второй Авеню; в каждой ноге — по двена­дцать тысяч сэндвичей. И не самых тонких. Уверен: если бы мой жир умел говорить, он бы рассказал, что такое вечное одиночество — а за­одно научил бы вас делать бумажные кораб­лики. Каждый фунт моего жира стремится быть услышанным, особенно подбородки с чет­вертого по двенадцатый. У меня удивительный жир. Он многое повидал. Мои икры само­стоятельно прожили целую жизнь. Счастливым мой жир не назовешь, зато он настоящий.