67

Не искусственный. Что может быть хуже искус­ственного жира? (Не знаю, продается ли он еще в магазинах).

А теперь послушайте, как я стал жирным. Ведь я не всегда был таким. Виновата церковь. Когда-то я был тощий. Тощий, как спичка. Такой тощий, что назвать меня толстым мог только слепой. Я был тощим до тех пор, пока однажды — кажется, это случилось в мой два­дцатый день рождения — мы с моим дядей не зашли в один ресторанчик. Мы пили чай с печеньем, и дядя вдруг задал мне вопрос.

—  Ты веришь в Бога? — спросил он.— Если да, то как ты думаешь, сколько он весит?

Произнеся это, он глубоко затянулся сига­рой, приняв свое излюбленное выражение со­вершенной невозмутимости; но тут на него на­пал кашель, да такой яростный, что я испугался, что у него сейчас пойдет кровь.

—  В Бога я не верю,— ответил я.— Если он есть, то объясни мне, дядя, откуда берется бед­ность и убожество? Почему одним не страшны тысячи смертельных напастей, а у других неде­лями не проходит мигрень? Почему мы ведем счет нашим дням, а не обозначаем их буквами, например? Ответь, дядя. Или тебя шокирует мой вопрос?

Я знал, что говоря это, ничем не рискую, потому что шокировать дядю было невозможно. Еще бы: однажды он стал свидетелем того, как мамашу его тренера по шахматам изнасиловали

68

турки. Зрелище ему, в общем, не понравилось, потому что очень уж затянулось.

—  Дорогой   племянник,— сказал   дядя,— Бог есть, чтобы ты ни говорил. Он везде. Да! Абсолютно везде.

—  Так и везде, дядя? Откуда ты знаешь? Ведь ты даже точно не знаешь, существует ли он. Смотри, я дергаю тебя за бородавку, но воз­можно, тебе это только кажется. А вдруг и вся наша жизнь нам только кажется? И вообще, на Востоке есть секты, члены которых убежде­ны, что за пределами их разума нет ничего — кроме буфета на железнодорожном вокзале. Что если мы обречены одиноко и бесцельно ски­таться в бездушном мире, без надежды на спасе­ние, без будущего, и впереди у нас лишь страда­ния, смерть и пустота вечного небытия?

Похоже, мои слова произвели на дядю глу­бокое впечатление, потому что он ответил:

—  И ты еще спрашиваешь, почему тебя не приглашают на вечеринки? Господи, да ты псих!

Еще он обвинил меня в нигилизме и доба­вил с типично стариковским двусмысленным выражением:

—  Бог не всегда там, где его ищешь; по­верь, дорогой племянник, Бог — везде. В этом печенье, например.

На этом он поднялся из-за стола, благосло­вив меня и оставив чек, удивительно похожий на бирку, которые приклеивают к багажу в са­молете.

69

Вернувшись домой, я задумался, что же означает это простое утверждение: «Бог везде. В этом печенье, например». Вскоре мне захо­телось спать, я улегся в постель и задремал. И туг мне приснился сон, который навсегда перевернул всю мою жизнь. Мне снилось, что я прогуливаюсь где-то за городом и вдруг чув­ствую, что хочу есть. Можно сказать, чувство смертельного голода. На пути мне попадается ресторанчик. Я вхожу, заказываю сэндвич с го­рячим ростбифом и картошку. Официантка, похожая на мою квартирную хозяйку (чрезвы­чайно пресную особу, напоминающую сильно растрепанный лишайник), уговаривает меня взять куриный салат. Явно несвежий. Пока мы с ней препираемся, она превращается в распа­кованный набор столового серебра из двадцати четырех предметов. Я начинаю истерически смеяться, смех переходит в слезы, затем в ост­рую ушную инфекцию. Тут помещение напол­няется лучистым светом, и я вижу сверкающую фигуру всадника, который мчится ко мне на бе­лом коне. Это мой ортопед. В раскаянии я па­даю ниц.