Торстен пользовался большим авторитетом, а актер­ский ансамбль считался лучшим в стране. Первый режиссер театра Кнут Стрём, старый революционер, был учеником Райнхардта. Хельге Вальгрен, немногословный, резкий, точный, предпочитал ставить спектакли на студийной сце­не. Актеры за десять лет сумели образовать хорошо сыгран­ную труппу, но это отнюдь не означало, что они все обожа­ли друг друга.

Ранней осенью 1946 года мы с Эллен и двумя детьми пере­брались в Гётеборг. В театре шла генеральная репетиция «Со­наты призраков» Стриндберга в постановке приглашенного для этой цели Улофа Муландера. Я проскользнул на огром­ную, утопавшую во мраке сцену. Издалека — спереди и сза­ди — доносились голоса актеров, время от времени мелькав­ших в лучах прожекторов. Замерев, я внимательно слушал: большой театр со всеми мыслимыми ресурсами, великие акте­ры, высокие требования. Не буду утверждать, будто я уж очень сильно боялся, но трепет ощущал.

Внезапно мое одиночество было нарушено — возле меня возникло крошечное существо, а может, привидение: grand old lady** театра, Мария Шильдкнехт, в химерическом наряде Му­мии — попугайном платье и страшной белой маске. «Как я по­нимаю, вы — господин Бергман», — прошептала она с привет­ливой и жутковатой улыбкой. Подтвердив правильность предположения, я неловко поклонился. Мы ненадолго замол­чали. «Ну, и как вам это нравится?» — спросила крошка-при­зрак строго и требовательно «Я считаю это величайшим про­изведением мировой драматургии», — ответил я совершенно искренне. Мумия взглянула на меня с холодным презрением:

* Хаммарен, Торстен (1884-1962) — шведский актер, режиссер, театраль­ный деятель. Возглавлял Городской театр Гётеборга.

** великая старуха (англ.).

134

«Э, это дерьмо Стриндберг сварганил только для того, чтобы нам было что играть в его «Интимном театре», — сказала она и удалилась, милостиво кивнув. Через минуту она уже выходи­ла на сцену: появлялась из гардероба, заслоняясь от солнца и тряся своим длинным платьем, как попугай, расправляющий перья, — неувядаемая в роли, которая была ей ненавистна, осуществляя замысел режиссера, которого она ненавидела.

Мне, расщедрившись, дали для дебюта «Калигулу» Камю. Заглавную роль исполнял мой ровесник и друг с трудных стокгольмских лет Андерс Эк, тоже дебютант.

Его окружала целая гвардия выдающихся актеров, смот­ревших на нас, новичков, подозрительно и без всякой благо­желательности. В мое распоряжение были предоставлены все технические и материальные ресурсы театра.

В один прекрасный день в середине репетиционного пери­ода в зал без предупреждения вошел Торстен Хаммарен. Усев­шись, он приготовился лицезреть наши усилия. Момент был неудачный: Андерс Эк делал какие-то пометки, другие актеры читали вслух по тетрадке. Я по неопытности утратил контроль за ходом работы и слышал, как сопит Хаммарен, как ерзает но­гами. В конце концов он не выдержал и взревел: «Что это у вас тут, черт подери, происходит? Вы что, молитесь, занимаетесь духовным онанизмом или в бирюльки играете? Что вы, черт возьми, делаете?»