Выглядит все очень просто: ноты
на месте, никаких особых трюков, никакого поражающего воображения,
непривычного для слуха темпа. Интерпретация отличается тем, что немцы
слегка иронически обозначают словом «Werktreu»*. А чудо все же происходит. Давным-давно я видел
мультипликацию Уолта Диснея о пингвине, мечтающем попасть в южные моря. В конце
концов он отправляется в путь и попадает на пальмовый остров посреди теплой
синей морской глади. Вешает на пальму фотографии Антарктиды и, тоскуя по
дому, прилежно строит новый корабль, чтобы вернуться в родные края. Я тоже как тот пингвин. Работая в
Резиденцтеатер, я часто думал о Драматене, тосковал по дому, родному языку,
друзьям, общению. И вот я дома — и тоскую по дерзким замыслам, дракам,
кровавым баталиям и презирающим смерть артистам. Человека в моем возрасте
невозможное пришпоривает. Я вполне понимаю ибсеновского строителя Сольнеса,
который лезет на церковный шпиль, несмотря на головокружение. Психоаналитики
услужливо объясняют: тяга к невозможному, мол, связана с угасающей
потенцией. А что еще может сказать психоаналитик? Я же уверен, что мною движут
другие мотивы. У неудачи бывает свежий терпкий привкус, препятствия пробуждают
агрессивность, встряхивают цепенеющие творческие силы. Одолеть Эверест
с северо-западной стороны увлекательно. Прежде чем навсегда замолчать по
биологическим причинам, хочу, чтобы мне противоречили, чтобы во мне сомневались,
и не только я сам — этого мне и так хватает ежедневно. Хочу быть человеком,
вызывающим досаду, раздражение, человеком, не укладывающимся в привычные
рамки. *
верность произведению (нем.). 224 Невозможное слишком
соблазнительно — мне ведь терять нечего. Но и выгод никаких, кроме разве что
доброжелательной оценки в газетах. Оценки, которую читатели забудут через
десять минут, а я — через десять дней. Да и истинность нашей
интерпретации привязана ко времени. Наши спектакли ушли во всепримиряющую
мглу небытия, и только отдельные эпизоды величия или краха по-прежнему
освещены мягким светом. А вот фильмы остаются, свидетельствуя о жестокой
изменчивости художественной правды. Посреди размолотых в щебень модных течений
возвышаются одинокие скальные камни. В момент желчного прозрения я
осознаю, что мой театр остался в 50-х годах, мои учителя — в 20-х. Прозрение
делает меня бдительным и нетерпеливым. Необходимо отделить привычные
понятия от важного опыта, разрушить устаревшие решения, необязательно
заменяя их новыми. Эврипид, строитель-драматург,
состарившись, жил в ссылке в Македонии. Писал «Вакханок». В исступлении клал
кирпич на кирпич: противоречия сталкиваются с противоречиями, преклонение с
богохульством, будни с ритуалом. Ему надоело читать мораль, он понимал, что игра
с богами в конечном счете проиграна. Комментаторы говорят об усталости
престарелого поэта. Наоборот. Массивная скульптурная группа Эврипида
представляет людей, богов и весь мир в безжалостном и бессмысленном
движении под пустынным небом. |