«Король Лир» — целый континент. Мы снаряжаем экспе­диции, которые с переменной ловкостью и успехом наносят на

226

карту вересковую пустошь, реку, какие-то берега, гору, леса. Все страны снаряжают экспедиции, иногда мы встречаемся во время наших блужданий, с горечью убеждаясь, что вчерашнее озеро сегодня превратилось в гору. Чертим карты, комменти­руем, описываем — ничего не сходится. Опытный толкователь разъясняет четвертый акт. Должно быть так: король весел, су­масшествие — в пределах допустимого. Тот же интерпретатор седеет от бессилия перед вулканическим извержением второ­го акта. Начало его нелепо — лучше все превратить в игру, на­полненную смехом и праздничным настроением. Королю взбрела в голову заманчивая, но опасная идея, ему самому смешно. А трагедия бродяжничества? Превращение: кто обла­дает достаточной властью и физической выносливостью, что­бы отобразить крушение в его последней стадии? Сперва — порядок во всем; через секунду мир летит в тартарары — жиз­ненная катастрофа.

Я знал, о чем идет речь, сам пережил подобную трагедию кожей души. Раны еще не затянулись. Как передать свой опыт так, чтобы мой король сумел взорвать созданную в тяжких му­ках оборону против беспорядка и унижения?

Но следует остерегаться и глубокомыслия. Надо играть быстро, открыто, понятно. У нас нет ни опыта, ни традиции, лишь плохое образование. Может ли желание заменить техни­ку? Или же мы погибнем в трясине многословия? Мы, имею­щие опыт работы лишь с прямым, твердо стоящим на ногах диалогом Стриндберга. Могут ли вообще нормально играю­щие актеры и актрисы выразить двойную боль Глостера, весе­лую ярость Кента, наигранное сумасшествие Эдгара, демони­ческую злобу Реганы?

Наша экспедиция преодолевает вересковую пустошь, жар­ко, течет пот. Внезапно солнце раскаленным камнем падает за горизонт, вокруг непроницаемая тьма, и мы понимаем, что оказались в трясине, под которой — бездна. Один день не по­хож на другой: вот — момент истины, твердый островок, нако­нец-то теперь — спокойствие и методичность. Отсюда доту­да — два метра семнадцать сантиметров, так и запишем. Но лучше проверить еще раз. Получается 14 тысяч метров.

Зритель, режиссер, актер, критик. Каждый видит своего короля Лира, расплывчато, иллюзорно воспринимаемого инту­ицией и чувством. Любая попытка описать словами бесплодна, но заманчива. Пожалуйста, давайте вместе поиграем в поня­тия. Кто-то, повернувшись на северо-запад, ворожит на солнце.

227

Кто-то, закрыв глаза и прижав подбородок к груди, бормочет, обратившись в южную сторону. Кто лучше всех опишет бетховенский струнный квартет си бемоль-мажор, опус 130, третья часть — andante con moto, ma non troppo? Можно почитать, можно послушать? Мне она нравится. Хотя и немножко одно­образна. Но хороша! Макрокосмос, инверсия, контрапункт; структурна, диалектична, подражательна. Быстрее или медлен­нее? Быстрее и медленнее? Хотя, вообще-то, больше структур­на. Я растрогался до слез, думая о том, что он ведь, черт возьми, был глух. Описывать музыку — словно рассказывать сказку, ибо звуковые волны затрагивают чувства. Описывать же театр считается вполне возможным, ибо слово, как говорят, воспри­нимается разумом. Подумать только!