Поскольку в душе моей беснуется буря, которой нельзя давать волю, я боюсь всего непредвиденного, непредсказуемо­го. Посему моя профессиональная работа заключается в пе­дантичном управлении неизъяснимым. Я — посредник, орга­низатор, человек, создающий ритуалы. Есть режиссеры, материализующие собственный хаос, в лучшем случае им уда­ется из этого хаоса сотворить спектакль. Мне отвратительна подобная самодеятельность. Я никогда не участвую в пьесе — я перевожу, конкретизирую. Самое главное — в моей работе нет места для личных проблем, если только они не помогают проникнуть в тайну текста или же не дают выверенного толч­ка творческой фантазии актера. Я ненавижу бури, агрессив­ность, эмоциональные взрывы. Моя репетиция — это опера­ция, проводимая в специально оборудованном для этой цели помещении. Там царит самодисциплина, чистота, свет и тиши­на. Репетиция — это работа, а не психотерапевтический сеанс режиссера и актера.

Я презираю Вальтера, который уже в 11 часов утра пребы­вает в легком подпитии и вываливает на окружающих свои не-

32

приятности. Мне противна Тереза, которая со всех ног кидает­ся мне на шею, испуская запах пота и духов. Мне хочется от­лупить Пауля, этого злополучного педераста, явившегося в ту­флях на высоком каблуке, хотя он прекрасно знает, что ему целый день придется бегать по лестницам на сцене. Я ненави­жу Ваню*, которая отдуваясь, врывается в зал с опозданием ровно на одну минуту, растрепанная, расхристанная, нагру­женная сумками и пакетами. Меня раздражает Сара, забыв­шая рабочий экземпляр пьесы, и ее вечное ожидание двух важ­ных телефонных разговоров. Я хочу покоя, порядка и дружелюбия. Только так мы сумеем приблизиться к безгра­ничности. Только так постигнем тайну и овладеем механиз­мом повторения. Живого, пульсирующего повторения. Каж­дый вечер — один и тот же спектакль, тот же самый, и тем не менее каждый раз рождающийся заново. Кстати, как научить­ся дозволенному, длящемуся всего какую-то секунду rubato**, столь необходимому, чтобы спектакль не превратился в мерт­вящую рутину или в непереносимое своеволие? Все хорошие актеры знают эту тайну, посредственные должны ею овладеть, плохие не постигнут никогда.

Итак, моя работа — управлять текстом и рабочим време­нем. Я несу ответственность за то, чтобы дни проходили не сов­сем бессмысленно. Я не бываю просто человеком со своими личными заботами. Я наблюдаю, регистрирую, констатирую, контролирую. Заменяю актерам глаза и уши. Предлагаю, пре­льщаю, вдохновляю или отвергаю. Во мне отсутствует спон­танность, импульсивность, соучастие в игре, хотя внешне все выглядит наоборот. Если бы я на секунду снял маску и выска­зал то, что на самом деле думаю и чувствую, мои товарищи на­кинулись бы на меня, разорвали на части и выкинули в окно.