Анна молча направляется в столовую, на ходу вытирая ру­ки о передник. Открывает буфет, вынимает скатерть и быст­рым движением расстилает ее на столе.

373

— Где пятна? — спрашивает Анна вежливо, но с внутрен­ней дрожью, которую она с трудом подавляет.

— Вот, вот и вот. — Хенрик тыкает пальцем. Действитель­но, на белой скатерти есть три пятнышка, но обнаружить их не так легко. Темноватый кружок величиной с монетку в один эре от стеарина, ржавое пятно возле каймы и еще одно, не слишком большое, но заметное.

— Не понимаю, куда ты клонишь, — говорит Анна, изо всех сил пытаясь сохранить спокойствие. Она садится за стол и кладет руки на скатерть. Хенрик стоит там, где стоит: пра­вый висок сильно покраснел, ладонь на резной спинке стула чуть дрожит.

— Не понимаю, куда ты клонишь, Хенрик.

— Ничего особенного, ничего важного. Во всяком случае, для тебя, похоже.

— Завтра будешь обедать на чистой скатерти, и вопрос за­крыт. Сожалею, что тебя огорчают бокалы с щербинками и пятна, но мы же на даче, и гостей у нас не бывает.

— Я смотрю на дело не столь однозначно.

— Тогда, будь добр, скажи, как ты смотришь на дело. Анна усмехается. Хенрик, по-прежнему стоя возле стула, водит пальцем по тканому узору скатерти.

— Все очень просто, Анна. Я вдруг понял, что ты заброси­ла дом.

— Что ты такое говоришь?

— Забросила наш дом. Клубы пыли под кроватями, засох­шие цветы, порванная занавеска — вон там.

Хенрик показывает на окно, выходящее на террасу. На легкой летней занавеске кое-где зияют прорехи.

— Но Хенрик! Меня же не было полтора месяца, а у фре­кен Лисен, какая бы она ни была хорошая хозяйка, стало сла­беть зрение, мы ведь обсуждали это. Я не могу...

— А почему тебя не было полтора месяца?

Анна в полной беспомощности умоляюще смотрит на му­жа по другую сторону стола. Но он не глядит на нее, он опус­тил глаза, может, закрыл, красное пятно на виске расползлось, рука дрожит, почти незаметно.

— Отвечай честно.

— Я не понимаю. Мы же с тобой договорились. Ты ведь помнишь: доктор Фюрстенберг предписал детям лесной воз­дух. Ты не захотел ехать в Даларна, жить в одном доме с Ма. Ты предпочел быть здесь, у моря. Разве ты забыл, что ты сам

374

предложил, чтобы я с детьми отправилась в Даларна, а ты — сюда и мы бы увиделись в начале августа? Не помнишь?

— Я удивился, как быстро ты согласилась с моим предло­жением.

— Я была благодарна за твою широту, за то, что ты не стал чинить препятствий.

— Ты была благодарна за то, что я дал тебе возможность встречаться с любовником. Твои поездки в Уппсалу вызывали у меня некоторое недоумение, но теперь я знаю их причину.

Обе стороны соблюдают вежливый тон. Анна все еще взы­вает к разуму, умоляет опомниться. Хенрик постепенно, сам того не замечая, переступает границы здравого смысла.