После генеральной мы собрались в одном из новых репе­тиционных залов над Малой сценой. Пили шампанское, за­кусывая бутербродами. Настроение приподнятое, но с нале­том грусти. Трудно расставаться после длительного и тесного общения. Я испытываю бессильную нежность ко всем этим людям. Пуповина перерезана, а тело еще корчит­ся от боли. Обсуждаем фильм Вайды «Дирижер»*, где он до­казывает, что музыка немыслима без любви. В едином поры­ве мы признаем, что театр без любви в принципе возможен, но это — мертвый театр, он не способен жить и дышать. Без любви нельзя. Без тебя нет меня. Конечно, мы видели блес­тящие постановки, выросшие из вакхической ненависти, но ненависть ведь тоже прикосновение, любовь и ненависть одинаково проницательны. И мы, подумав, приводим при­меры.

Горят, мерцают на столе свечи, капает стеарин. Время рас­ставаться. Объятия, поцелуи, словно прощаемся навсегда. Черт побери, завтра же снова встретимся, говорим мы и сме­емся. Завтра премьера.

Впервые за всю свою профессиональную жизнь я пережи­вал неудачу дольше сорока восьми часов. Обычно можно уте­шаться аншлагами. Посещаемость сорока спектаклей на Ма­лой сцене была неплохая, но недостаточная. Бессмысленность скалит зубы! Столько усилий, боли, волнений, тоски, на­дежд — и все напрасно. Без всякой пользы.

* Фильм, поставленный А. Вайдой в 1980 г.

49

* * *

Дача в Даларна называлась Воромс, на диалекте Орса это значит «наша». Я попал туда в первый месяц своей жизни, но в воспоминаниях живу там до сих пор. Вечное лето, шумит огромная раздвоенная береза, дрожит от жары воздух над горной грядой, на террасе двигаются люди в легких светлых одеждах, окна распахнуты настежь, кто-то играет на рояле, катится крокетный шар, вдалеке на станции Дуфнес гудит товарняк, переходя на другой путь, река отливает таинствен­ной чернотой даже в самые светлые дни, плывут по течению бревна, то неспешно, то быстро крутясь в воде, пахнет ланды­шами, муравейниками и телячьим жарким. Коленки и локти у детей в ссадинах, мы купаемся в реке или в Черном озере и рано овладеваем искусством плавания, поскольку и там и тут резко уходящее вниз глинистое дно и неожиданная бездон­ная глубина.

Мать наняла няньку — девушку из местных. Ее звали Линнеа, она была милая, немного молчаливая, но добрая и при­выкла ухаживать за малышами. Мне было шесть лет, и я обо­жал ее веселую улыбку, белую кожу и пышные рыжеватые волосы. Я слушался любого ее слова и нанизывал на соломин­ку ягоды земляники, стараясь ей угодить. Она прекрасно пла­вала и научила плавать меня. Когда мы с ней купались вдвоем, без свидетелей, она не надевала свой черный несуразный ку­пальник, что я очень ценил. Она была высокая, худая, с широ­кими веснушчатыми плечами, маленькой грудью и огненно-рыжими волосами на лобке. Никогда я столько не купался, как в то лето, — вылезал из воды, стуча зубами, с синими губа­ми, и мы грелись, сидя в палатке, которую Линнеа мастерила из купальной простыни.