Жиль
Делёз перешли из
одного пространства в другое, из физического пространства в духовное, возвращающее нам своего рода физику (или же метафизику). Первое
пространство похоже на келью и замкнуто, второе же внешне ничем от него не отличается; оно такое же, но лишь обрело духовную открытость, благодаря которой оно
преодолевает все свои формальные обязательства и всю свою материальную
принудительность, уклоняясь от них
«де-факто» и «де-юре». Именно это предлагал Брессон, выдвигая принцип
«фрагментации»: мы переходим от замкнутого
множества, которое мы фрагментируем, к открытому духовному целому, которое создаем и воссоздаем.
Аналогичное явление у Дрейера:
Возможное сделало пространство духовным измерением, наделив его открытостью (четвертое или пятое
измерение). Пространство утратило детерминированность, оно стало
«каким-угодно-про-странством»,
тождественным потенции духа, непрерывно
возобновляемому духовному решению:
это-то решение и образует аффект, или «аутопереживание»;
оно берет на себя монтажное согласование частей пространства. Тьма и борьба
духа, белизна и духовная альтернатива — с ними связанъ1 два первоочередных метода, благодаря которым пространство
становится «каким-угодно» и возвышается до уровня светозарной духовной потенции. Следует рассмотреть еще и
третий метод, цветовой. Это уже не
сумрачное пространство экспрессионизма, да и не белое пространство
-школы лирической абстракции, а пространство-цвет
колоризма. Как и в живописи, мы отличаем колоризм от монохромии или полихромии, ибо две последние уже
у Гриффита и Эйзенштейна формировали именно цветной образ и предшествовали образу-цвету. В известном смысле тьма экспрессионистов и лирическая белизна играли роль цвета. Но подлинный образ-цвет составляет «ка-кое-угодно-пространство» третьего типа. Основные формы такого образа:
поверхностный цвет больших плоских изображений; атмосферический цвет, пронизывающий собой все остальные цвета; цвет-движение,
переходящий от одного оттенка к другому — возможно, обязаны своим
происхождением оперетте с ее способностью извлекать из условного положения вещей виртуальный мир безграничных
возможностей. Представляется, что из этих трех форм кинематографу принадлежит только цвет-движение, а все
остальные в полной мере уже раскрылись как возможности живописи. Тем не
менее нам кажется, что образ-цвет в кино выглядит иначе; хоть он и присущ в равной мере кино и живописи, кинематограф придает
ему иные смысл и функцию. В кино
образ-цвет имеет поглощающий характер. Формула Годара «это не кровь, а что-то красное» является формулой самого колоризма. В отличие от просто окрашенного
объекта, образ-цвет не соотносится с
тем или иным объектом, но поглощает все, |