1 Ср. анализ
Жан-Андре Фьески, где демонстрируется, каким образом, начиная с «Безумныххозяев», Руш вызывает «сдвиг, следующий за и без того
волнующим сдвигом, который
представляется темой фильма». И постепенно «то, что снимает Руш, и сдвиг,
становятся уже не видами поведения, не мечтаниями и не субъективными речами, а неразрывной смесью разнородных
элементов, сочетающих одно с дру-гим» (в: «Стёта, theorie, lectures», p. 259—261). 464 Жиль JXe/iea Клно-2. Образ-время 465 погружается в дионисийское прошлое, и его преследуют три менады, белая, черная и желтая; но это прошлое можно назвать и будущим, т. е. постиндустриальным горизонтом, когда один рабочий становится флейтистом, другой —
барабанщиком, прочие - виолончелистом, сопрано и пр., — и так формируется
дионисийское шествие, заполняющее Ме-донский
лес. «Кинотранс» и его музыка способствуют темпорализации образа, никогда не остающегося в настоящем времени
и непрестанно пересекающего его
рубежи в обоих направлениях, хотя все это происходит по инициативе профессора, который оказывается фальсификат тором,
не кем иным, как фальсификатором, потенцией ложного, имеющей отношение к
самому Дионису. Если же альтернатива «реальное — вымышленное» оказалась до
такой степени преодолена, то причина здесь втом, что камера уже не «кроит»
настоящее — вымышленное или же реальное, — а постоянно связывает персонажа с
прошлым и будущим, составляющими
непосредственный образ-время. Для того чтобы персонаж утверждал вымысел как потенцию, а не как модель, ему прежг де
всего следует быть реальным: он должен предаваться игре воображеь ния, чтобы еще больше утверждать собственную
реальность, а не фикг тивность.
Персонаж непрестанно становится другим и уже неотделим от становления, в котором он сливается с народом. Но все, что мы говорим о персонаже, настолько же (и в высшей степени) применимо и к режиссеру. Он также становится другим в той мере, в какой
воспринимает реальных персонажей как собственных заместителей и заменяет свой
вымысел их измышлениями, но и на^ оборот,
придает собственным измышлениям вид легенд, осуществляя «постановку легенды». Так, Руш произносит свою
несобственно-прямую речь в то время,
как его персонажи произносят аналогичные речи об Африке. Перро произносит несобственно-прямую речь, тогда как его персонажи ведут такие же речи о Квебеке. И,
несомненно, между Перро и Рушем существует значительное ситуационное
различие, и различие это является не только
личным, но еще и формально-кинематографическим.
У Перро речь идет о принадлежности к собственному порабощенному народу и об обретении утраченной и подавленной
коллективной самотождественности. У Руша же речь идет о выходе за пределы его цивилизации господ и о достижении
предпосылок для возникновения иной
самотождественности. Отсюда возможность недора" зумений между двумя этими режиссерами. Тем не
менее оба автора отправляются в путь
с одним и тем же легким багажом, с камерой через плечо и с синхронным магнитофоном; вместе со своими персонажами они должны сделаться другими, в то время как
их персонажи сами должны стать
другими. Знаменитая формула: «документальный фильм удобно снимать, когда ты
знаешь, кто ты сам и что ты снимаешь», уже не годится. Формула
самотождественности Я=Я (или ее вырожденная
форма: они=они) больше не подходит ни к персонажам, ни к |