ключения Любича). И
эти акты образного мышления продлевались в двух направлениях:
в сторону отношения образов к мыслимому целому и в сторону
отношения образов к фигурам мысли. Вернемся к крайнему примеру: если фильмы Хичкока показались нам достижениями в сфере образа-движения, то это потому, что образ-действие в них преодолевается по направлению к «ментальным отношениям», кадриру-ющим его и
встраивающим его в цепочку, — но в то же время мы видим возврат к образу согласно «естественным отношениям», формирующим некую основу. От образа к отношению и от
отношения к образу: в этот круг
включены все функции мысли. Разумеется, это полностью по английскому гению, и диалектики здесь нет, а есть логика отношений (она-то и объясняет, почему
«саспенс» заменяет «шок»)'. Итак, отношения кино с мыслью могут
осуществляться множеством способов. Но три типа таких отношений, по-видимому,
хорошо определены уже на уровне
образа-движения. Как странно звучат
сегодня великие декларации, например, Эйзенштейна и Ганса:
все эти упования, возлагавшиеся на кино как искусство масс и
новый способ мысли, сохраняются лишь как музейные документы! К сожалению, можно сказать, что кинематограф утонул в ничтожности
собственной продукции. Чем становятся саспенс Хичкока, шок Эйзенштейна и
возвышенное Ганса в руках посредственных
режиссеров? Когда насилие уже не является шокирующей чертой образа и его
вибраций, а сводится к простой демонстрации, режиссеры впадают в кровавый произвол; когда величие касается не композиции,
а становится обыкновенным раздуванием показываемого, мы больше не видим ни возбуждения мозга, ни рождения мысли. Скорее мы замечаем общую дефективность и режиссеров,
и их зрителей. Тем не менее повседневная заурядность никогда не
препятствовала появлению шедевров живописи; и все-таки ситуация меняется в условиях индустриального искусства, когда доля
отвратительных произведений прямо-таки ставит под сомнение
существеннейшие цели и способности. Итак, кино умирает от собственной
количественной заурядности. Однако же,
существует и более важная причина: массовое искусство, обращение к массам, которое не должно было бы отделяться от доступности кино массам, ставшим его
подлинным субъек- 1 Эйзенштейн «Диккенс, Гриффит и мы». —
Собр соч., т 2. Эйзенштейн ставит в упрек
Гриффиту то, что тот не достиг подлинного диалектического «монизма». 1 У Бонитцера мы обнаруживаем общее сопоставление Хичкока с
Эйзенштейном, в особенности в связи с функцией, выполняемой у них крупным
планом' «Le champ aveugle» Cahiers du cinema-Galbmard. 478 Жиль Д,елёз Кино-2. Образ-время 479 том, — упало до уровня пропаганды и
государственного манипулирования,
своеобразного фашизма, в котором Гитлер объединяется с Голливудом, а
Голливуд - с Гитлером. Духовный автомат стал автоматом фашистским. Как писал Серж Даней, весь кинематограф образа-движения
поставили под сомнение «великие политические постановки, государственная пропаганда, выводившая живые
картины; первые массовые аресты» и
их фон, лагеря1. Отходную амбициям «старинного кино» пропели не (или
не только) заурядность и пошлость его будничной продукции; с большим успехом это сделала Лени Рифенш-таль, а уж она-то посредственностью не была. И
ситуация еще более ухудшается, если следовать тезису Вирилио: в массовом
искусстве, поначалу основанном на
образе-движении, не существовало ни отвлечения,
ни отчуждения; наоборот, с самого начала образ-движение оказался и исторически, и по сути сопряжен с
организацией войны„с государственной пропагандой и с обыкновенным фашизмом2.
Сочетание этих двух причин, посредственности продукции и ее фашистского характера, вполне может объяснить массу
явлений. Например, Арто весьма
недолго «верит» в кинематограф, одну за другой сочиняя декларации,
внешне совпадающие с эйзенштейновскими и гансовс-кими, — тут вам и новое
искусство, и новое мышление. Но весьма скоро он от него отрекается. «Дурацкий
мир образов, застрявший, будто в смоле, в мириадах сетчаток, никогда не
реализует образа, который можно было бы из него создать. Поэзия, которую из всего
этого извлечь невозможно, так и остается
поэзией эвентуальной, поэзией того, что
могло бы быть; а значит, ожидать ее следует не от кино...»3. |