1 Ср.: Кафка. «Дневник»,
25 декабря 540 Жиль Делез Кино-2. Образ-время 541 ческим и «влечет за собой жизненный или
смертный приговор». И действительно, в больших нациях семья, супружеская
чета и индивид зани-i маются личными делами, хотя бы даже такие дела ясно и четко выражали социальные противоречия и проблемы или же были их непосредствен-! ными последствиями. Итак, частный элемент может заменять осозна-1 ние, в той мере,
в какой он доходит до оснований чего-либо или же, обнаруживает выражаемый им «объект». В этом смысле классическое' кино
непрестанно поддерживало существование такой границы, котхь рая отмечала
корреляцию между политическим и частным и - посредством осознания — позволяла
переходить от одной общественной силы* к
другой, от одной политической позиции к другой: героиня фильма Пудовкина «Мать» обнаруживает настоящий
объект, с которым ведет битву ее сын,
и принимает от него эстафету; а в фильме Форда «Гроздья гнева» до
определенного момента ясно видит ситуацию мать, а когда условия меняются, эстафету у нее подхватывает сын. В
современном политическом
кинематографе дела обстоят иначе, ибо в нем не осталось границ, обеспечивавших хотя бы минимум дистанции
или же эволюции: частное дело
сливается с непосредственно-социальным или с политическим. В фильме Гюнея «Йол» семейные кланы
формируют сеть коали-> ций, ткань
отношений настолько тесных, что один из персонажей обязан жениться'на
Жене собственного умершего брата, а другой — отправиться на поиски собственной виновной жены, сквозь снежную пустыню, чтобы подвергнуть ее наказанию; а в «Стаде»,
как и в фильме «Йол», наиболее
прогрессивный герой заранее приговорен к смерти. Нам скажут, чтотут речь идет об архаических пастушеских семьях.
Но ведь в счет в них как раз идет уже не «генеральная линия», т. е. не эволюция
Старого и Нового, и н&
революция, совершающая скачок от одного к другому. Скорее, как в южноамериканском кино, мы видим
подстановку нового1 под
старое или же их взаимопроникновение, из-за которого «получается нелепость», принимающая «форму аберрации»1.
Корреляцию политического и частного
заменяет доходящее до абсурда сосуществование весьма разнообразных социальных этапов. Именно так в
творчестве Глаубе-ра Poiud мифы о народе,
пророчествах и бандитизме являются архаической
изнанкой капиталистического насилия, как если бы народ вывернулся наизнанку и, имея потребность чему-либо
поклоняться, направил свое удвоенное буйство против самого себя, сам от этого
страдая («Черный Бог и белый дьявол»). Престиж осознания
упал - из-за того ли, что оно творится в воздухе, как у интеллектуалов, — или
потому, что оно притаилось в каком-то
«дупле», каку Антониодес Мортеса, который только и способен, что уловить соположение разных типов насилия и продолжение одного из них в другом. |