![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() |
живает другое.
Стало быть, для знака перцепции больше подходит не термин «дицисигнум», а слово «ревма»1. Если дицисигнум
чертит кадр, способствовавший изоляции и застыванию
образа, то «ревма» отсылает к образу, сделавшемуся текучим и проходящим сквозь
кадр или под кадром. Сознание-камера превратилось в
«ревму», поскольку оно ак-туализовалось в текучей перцепции,
тем самым достигнув материальной обусловленности,
материи-перетекания. Как бы там ни было, французская школа
скорее лишь мельком обозначила это иное состояние, иную перцепцию и
ясновидение, нежели сочла их своими характерными
признаками: за исключением отдельных абстрактных попыток (к ним можно причислить фильм Виго «Тарис, повелитель воды»), она не творила из них новые образы, а превращала их в границу или «точку утечки» образов-движений, усредненных
образов в рамках пока еще застывшей
истории. Разумеется, это еще не стало интериор-ностью — настолько та
история была проникнута ритмом. Система универсальной изменчивости как таковая
- вот какой цели достичь, вот что отобразить
стремился Вертов своим «Киноглазом». Все образы варьируют, все они зависят от
других, и любой из них реагирует на
каждый в отдельности каждой своей гранью и во всех своих частях. Сам Вертов
определяет киноглаз как то, что «цепляет одно за другое в любой точке вселенной и в каком угодно временном
порядке»2. Замедленная и
ускоренная съемка, наложение кадров, фрагментация и де-мультипликация,
микросъемка - все служит отображению изменчивости
и взаимодействия. Но это совсем не похоже на человеческий глаз, и даже на усовершенствованный. Ибо если
человеческий глаз и может преодолеть
некоторые из своих недостатков с помощью технических средств, то все же есть и такой изъян, с которым
он не в силах спра-
Ve r t о v, «Articles, journaux,projets», p.
126—127. |
![]() ![]() |