При всей своей "порочной" изысканности, Бенекс оста­ется почти моралистом и сохраняет наивную веру в то, что мир массовых имиджей и стереотипов не поглотит до остатка человека; что украденный магнитофоном уни­кальный голос будет возвращен певице, а кино может существовать и при исчерпанности дневного света.

Дневной свет неожиданно появляется в пятой по счету картине режиссера "IP 5: Остров толстокожих" (1992, цифра 5 в названии не случайна), живописным фоном которой становятся не только привычные для Бенекса урбанистические конструкции, но и чарующие краски осенней природы. В этом фильме в последний раз снялся Ив Монтан, сыгравший чудного странника, который, не­смотря на тяжело больное сердце, проводит остаток жиз­ни в свое удовольствие. Как это похоже на самого Мон­тана! На последнем этапе съемок у Бенекса он получил инфаркт и уже от него не оправился. Если это совпаде­ние стало апофеозом монтановской легенды, нет сомне­ний, что режиссер по-своему просчитал его.

В фильме есть "иконографический" кадр, когда абсо­лютно обнаженный Монтан (мы видим его со спины) входит в холодную воду лесного озера и идет по его поверхности, как Христос. Сразу после этой съемки Мон­тану, категорически отказавшемуся от дублера, стало сов­сем худо. Бенекс использовал актера как объект жесто­кого постмодернистского эксперимента — запечатления смерти как процесса, "смерти при жизни", обреченной на публичность, лишенной интимности и фатальности.

Режиссер размышлял и над тем, чтобы противопо­ставить угасающей плоти торжество и бессмертие духа.

Но как раз это в монтановском образе не слишком полу­чилось. Гораздо живее выглядит одиннадцатилетний чер­нокожий бесенок, уличный исполнитель рэпа. Третий ге­рой этой современной сказки — еще один уличный ар­тист, мастер граффити, который мечтает разрисовать пло­щадь Согласия и Эйфелеву башню. Эти двое на переклад­ных пробираются к Греноблю, где негритенок надеется увидеть свет. Угнав по дороге машину, они обнаруживают на заднем сиденье спящего Монтана. Все трое не просто отдаются приключениям, но ищут в нем каждый свою любовь — в физическом и метафизическом смысле.

Впрочем, и это романтическое простодушие мнимое. В свое время "новая волна" увлекалась искренними стили­зациями под Голливуд, одновременно формируя некий интеллектуальный метаязык. Даже еще у Лео Каракса, которого вместе с Бенексом причисляют к "новой новой волне", цитаты из киноклассики используются как про­граммные заготовки компьютерной игры. Бенекс же до конца раскодирует эти хитроумные построения, как бы возвращая им первозданность "наивного" исходного ма­териала. Но именно как бы и в кавычках. На самом деле мы имеем чистейший маньеризм, стилизацию в квадрате.