Космополит Кустурица упорно называет себя югославом, эмиром несуществующей страны. Он родился в семье не­практикующих мусульман, но корни имеет сербские. По другой версии, в нем смешались едва ли не все славянские крови. Так или иначе, но идиллический миф о чудесном балканском ребенке, кудрявом красавце, гениальном вундер­кинде, который факает идеологию со всем своим супермуж­ским темпераментом и не устает радоваться жизни, в какой-то момент дал сбой.

Боснийское телевидение стало представлять режиссера монстром, администрация Сараево развернула репрессии против его семьи. Его мать была вынуждена переместиться в Черногорию.

"В моей квартире на площади 200 квадратных мет­ров, — утверждает Кустурица, — разместился Фонд бос­нийских писателей. Их председатель теперь называет меня предателем. Когда человек, занявший твой дом, обвиняет тебя в том, что ты уехал из Боснии в Белград, — не правда ли, это слишком? Они хотели меня использовать как знамя, но я оказался для них недостаточно мусуль­манин, хотя и ношу исламское имя".

В фильмах Кустурицы, снятых еще задолго до нового витка балканских войн, уже заложена, предсказана неиз­бежность взрыва. Югославское кино — самое загадочное в Европе. Как ни одно другое, оно было в течение долгих лет поглощено пафосным воспеванием партизанщины. И все же оно произвело несколько шедевров военной темы необычайной сложности и глубины. Ведь вторая мировая на Балканах была одновременно и борьбой с внешним врагом, и партийно-идеологической битвой, и выяснением внутренних национальных, этнических, религиозных отно­шений. С середины 60-х, когда слабеющий режим Тито вынужден был приподнять железный занавес, здесь возникла и прогремела "черная серия", чья чернота и тотальный пес­симизм превзошли все до сих пор виденное. Поначалу к этой серии причислили и молодого Кустурицу.

В кинематографе соцстран новации шли с северо-запада на юго-восток. Вслед за нашим кино оттепели, польской школой, школой венгерской, пришел черед Югославии. Кустурица учился в Праге уже после краха "пражской весны" и стал воплощением ее несбывшихся кинематографических надежд. Его фильмы действительно напоминают ранние ленты Формана, хотя они гораздо жестче и лишены шестидесятнических иллюзий.

Кустурица, казалось, родился в рубашке: он, почти маль­чишка, легко получал призы, о которых тщетно мечтали Брессон и Тарковский. Казалось также, он напал на золотую жилу, удачно используя региональную экзотику и фольклор, о которых за пределами Балкан имели смутное представ­ление. Памятен был лишь фильм Александра Петровича "Я видел даже счастливых цыган". Более того, в ту пору боль­шинство из нас, темных, похоже, не догадывалось о каких-то существенных различиях между этническими частями Югославии; знали только, что сербы со времен войны дер­жали зуб на хорватов, а про боснийцев-мусульман почти и вовсе не слышали. Потому и поражала так самобытность народной жизни, мощно клубившейся в ранних фильмах Кустурицы.